Смута начала XVII в. принесла в Русское государство разорение и разруху: процветали разбой, грабеж, экономика находилась в упадке, а центральная власть, ослабленная и неавторитетная, не была в состоянии контролировать управление на местах. Фактически, государства не существовало. На долю первых Романовых выпала трудная задача – вывести страну из глубокого кризиса, собрать воедино огромную территорию.
По мере того, как крепла русская государственность, возрастала роль правящего монарха. Теперь жизнь и власть правителя представлялись одной из высших ценностей. Это, в свою очередь, обусловило отделение преступлений против государя и государства от других тяжких уголовных преступлений и дальнейшее формирование явления, которое принято называть политическим сыском.
Уложение 1649 г. стало главным источником правовых норм, на которых базировался политический судебно-следственный процесс в XVII столетии. В его второй главе впервые были зафиксированы этапы процесса, определен круг доказательств и, что самое важное, обозначены главные виды преступлений против государя, каравшиеся смертной казнью – покушения на жизнь и здоровье царя, измена, скоп и заговор. Причем, крайняя лаконичность нормативных формулировок Уложения порождала массу злоупотреблений. На практике при желании к политическим преступлениям могли отнести достаточно широкий круг деяний: поездки за границу, связи с иностранцами, невинные переписки с родственниками, высказывания о государе, членах его семьи; в общем, любое сказанное «в алкогольном дурмане неосторожно чванливое слово» [7, с. 39].
Решающей инстанцией в политических делах являлся царь. Именно он, согласно Уложению, выносил приговор по тому или иному делу, контролировал деятельность сыскных органов. Процесс становления и укрепления самодержавия, фактически, сделал средневековую опалу законодательно оформленной. «В любой момент самодержец мог взять к себе любое из дел, в том числе имеющее для приговора твердую законодательную основу, и решить это дело так, как ему заблагорассудится, даже вопреки закону и традиции. И тогда в какой-то момент, казалось бы, второстепенное, типичное “неважное” дело вдруг становилось по воле разгневанного государя “важным”, сверхважным» [2, с. 103]. Это же доказывают дела главных авантюристов второй половины XVII в. Степана Разина и Тимофея Анкундинова, чья судьба находилась исключительно в руках царя.
Таким образом, получив законодательную основу, политический сыск стал неотъемлемой частью государственной системы. Мало того, ему отводилась особая идеологическая роль в этой системе. Все, начиная с извета, заканчивая публичными наказаниями политических преступников, служило для определенных увещевательных, дидактических и назидательных целей. Население должно было на наглядном примере понять, что может произойти с тем, кто посягнул на священную личность царя Московского, на его честь и власть, совершил дерзкую попытку приблизиться к недосягаемому авторитету.
По Уложению изветчик, подавая донесение, становился обвинителем, обязанным предоставить доказательства правоты своего извета, и одновременно становился обвиняемым, в последствие, если «не доведет» извета, подвергающимся преследованиям по закону. Мало того, «извещати великое государево дело» было публично-правовой обязанностью, неисполнение которой каралось смертной казнью. Такая всеобщность извета подчеркивала подданическое отношение всего населения к монарху и делала из каждого жителя страны своеобразного агента по борьбе с политическим и идеологическим инакомыслием.
Главной опорой государства в подобной деятельности выступали не только светские должностные лица – воеводы, дьяки, приказчики – но и представители духовенства, обязанные открывать даже тайну исповеди. Еще до Уложения 1649 г. между церковными и светскими судебными властями существовали тесные контакты в преследовании преступников против религии и нравственности. А после Церковного Раскола случаи, когда лиц, осужденных по церковному закону, подвергали репрессиям органы государственного политического сыска, стали фактически нормой.
Ярким примером здесь может служить царский указ воеводам, найденный нами в розыскном деле Тайного приказа о раскольниках. По нему старца и стариц, не поклоняющихся образам Божьим, приказывалось отправить в монастырь, держать скованными и заставлять «работать всякую монастырскую работу», а также церковное «пение слушать со вниманием» так, «что б они обратились на покаяние и образам Божьим поклонились» [1, л. 28].
Следующий за изветом процесс сыска имел основной задачей не только наказать совершившего преступление, но и предотвратить неблагоприятные для государственных интересов политические и военные последствия. Органы сыска стремились узнать как объективные обстоятельства преступного деяния, так и личные мотивы обвиняемого, его умыслы, а так же различные внешние факторы, которые могли бы побудить его к совершению преступления. Для этих же целей в сыск вовлекались родственники обвиняемого, а в формулировки приговора помещалась стандартная фраза «чтоб впредь неповадно было воровать».
Особо интересны с точки зрения идеологического воздействия всенародно-позорящие церемонии перед казнью важных государственных преступников. Как правило, преступника провозили по всему городу в обстановке, напоминающей о его преступлении и будущем наказании, а затем публично зачитывали приговор – сказку. Это производило неизгладимое впечатление. Особенно своей жестокостью церемонии поражали иностранных послов, имевших возможность находиться «так близко, что некоторые из них вернулись [домой] обрызганные кровью казненного» [4, с. 74].
Один из таких наблюдателей красочно описывает подобное действо перед казнью Степана Разина: «В миле от Москвы Стеньку ожидала заготовленная для сего случая телега, дабы привезти его в Москву, как он того заслуживал. В задней части телеги была воздвигнута виселица, с мятежника сорвали бывший на нем до того шелковый кафтан, обрядили в лохмотья и поставили под виселицу, приковав железной цепью за шею к верхней перекладине. Обе руки его были прикованы к столбам виселицы, ноги разведены. Брат его Фролка привязан был железной цепью к телеге и шел сбоку ее» [3, с. 114].
Крайняя религиозность русского человека XVII в. также бралась на вооружение властью. Все политические дела неизменно сопровождались обвинением в ереси или в богохульстве. Корни этого явления уходят далеко в историю. Но все же особо оно проявилось именно в XVII веке, когда общество застыло в ожидании дня Страшного суда.
Так, небезызвестны именования Лжедмитрия антихристом, посланцем дьявола и еретиком. А Степан Разин в 1670 г. был уличен московским правительством в том, что он «забыв страх божий, отступя от святые соборные и апостольские церкви, будучи на Дону, и говорил про спасителя нашего Иисуса Христа всякие хульные слова, и на Дону церковей божиих ставить и никакова пения петь не велел, и священников з Дону збил, и велел венчатца около вербы» [5, с. 84]. Насколько справедливы такие обвинения, сказать трудно – многие безнравственные поступки просто-напросто приписывались, дабы усугубить вину, вызвать осуждение народа.
Более того, имена опасных политических преступников не давали покоя властям даже после смерти их обладателей. Имена Григория Отрепьева, Бориса Годунова, Василия Шуйского, Степана Разина становились запретными, табуированными, а их произношение наказывалось не менее сурово. Например, в феврале 1631 г. в Муроме произошла такая ситуация, повлекшая за собой для виновного в воровских словах тюремное заключение. Сын боярский Бориско Макаров, выпивая с Ивашкой Трусовым и с Петрушкой Дехтеревым, говорил «чтоб здоровы были г. ц. и в. к. М. Ф. в. Р. и г. ц. А. М. да в. г. св. п. Ф. Н. М. и в. Р., а опричь де их, г., иного никого они не боятся. И Петрушка Дехтерев против того слова молвил, чтоб де у них здоров был царь Дмитрий» [6, с. 67].
Таким образом, мы видим, что политический процесс в XVII столетии выступал связующим звеном между обществом и государством, которое проводило в народ новую самодержавную политику царя. Кроме того, тщательно поддерживаемое властями облако таинственности над сыскным процессом, крайняя закрытость и быстротечность розыска подпитывали интерес народа к политическим делам, которые становились для него крупномасштабным зрелищным событием. Сами же политические процессы ярко отразили в себе народные чаяния, представления о власти, государстве и структуре общества, наивные заблуждения и бытовавшие в то время мифологемы.
Список литературы:
- Российский Государственный Архив Древних Актов (РГАДА). Ф. 27: Приказ тайных дел. Оп. 1. Д. 258. Л. 28.
- Анисимов Е.В. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII веке. М.: Новое лит. обозрение, 1999. – 720 с.
- Записки иностранцев о восстании Степана Разина / под ред. А. Г. Манькова. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1968. – 172 с.
- Иностранные известия о восстании Степана Разина: материалы и исследования / под ред. А. Г. Манькова. Л.: Наука, Ленингр. отд-ние, 1975. – 188 с.
- Крестьянская война под предводительством Степана Разина: сборник документов. Т. 3, Подавление восстания, казнь С. Разина и позднейшие отголоски движения (с января 1671 г.) / сост. Е. А. Швецова; ред. А. А. Новосельский. М.: Издательство Академии наук СССР, 1962. – 490 с.
- Новомбергский Н.Я. Слово и дело государевы. Т. 1, Процессы до издания Уложения Алексея Михайловича 1649 года. М.: Языки славянской культуры, 2004. – 608 с.
- Свак Д. Несколько методологических и историографических замечаний о «самозванчестве» // Самозванцы и самозванчество в Московии. Мат-лы междунар. науч. семинара (25 мая 2009 г., Будапешт). Будапешт: Russica Pannonicana, 2010. С. 39–65.[schema type=»book» name=»ПОЛИТИЧЕСКИЙ СУДЕБНО-СЛЕДСТВЕННЫЙ ПРОЦЕСС В РОССИИ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XVII ВЕКА» description=»Статья посвящена становлению политического судебно-следственного процесса в России во второй половине XVII в. Особое внимание уделяется роли политического процесса в самодержавной идеологии государства. Политический процесс рассматривается в контексте народных представлений о власти.» author=»Накишова Марина Тазабаевна» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-03-06″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_27.06.2015_06(15)» ebook=»yes» ]