В середине XVII в. Россия предоставила значительные территории в Нижнем Поволжье для расселения там улусов калмыков-кочевников, образовавших здесь Калмыцкое ханство. Оно обладало значительной автономией (долгое время даже вело самостоятельную внешнюю политику) и имело свою систему управления и судопроизводства. В основе этой системе был суд Зарго из 8 членов, который напрямую подчинялся хану и нес не только судебные функции, но и частично функции органа исполнительной власти (правительства). Со временем Российская империя, следуя политике абсолютизма, усилила контроль над ханством, и ряд калмыцких нойонов (владельцев улусов) составили заговор и в 1771 г. увели большую часть улусов в Джунгарию. 19 октября 1771 г. Екатерина II упразднила звание ханов и наместников, а оставшиеся улусы административно подчинила астраханскому губернатору Н.А. Бекетову. Тот сохранил власть нойонов над улусами, однако для контроля над их деятельностью создал канцелярию по экспедиции калмыцких дел, а в улусы направил приставов [1, с. 152-153]. При канцелярии также функционировал суд Зарго из 3 членов (избиравшихся по субэтническому принципу), подчиненный напрямую губернатору.
Однако имперское правительство осознавало, что для удержания контроля над калмыками недостаточно создания надзорного органа. Кочевников необходимо было интегрировать в имперское пространство, и особое место в этом процессе отводилось созданию соответствующей этому административно-судебной системе управления калмыцким народом. Однако пути решения данной проблемы для российских чиновников оставались загадкой, что и привело к «шараханьям» в последней четверти XVIII в. – начале XIX в., когда система управления и судов калмыцкого народа подвергалась преобразованиям в зависимости от взглядов и замыслов сменяющих друг друга губернаторов.
Генерал-губернатор (наместник) П.С. Потемкин делал ставку на преобразование улусов в казачье войско и перевод кочевников в казачье сословие, поэтому в 1786 г. ликвидировал Зарго, передав его функции в уездные суды, а в 1787 г. вместо канцелярии по экспедиции калмыцких дел создал Калмыцкую войсковую канцелярию. Однако эти реформы оказались неудачными, особенно передача судебных функций в русские суды, в которых калмыки, плохо знавшие русский язык и мало разбиравшиеся в имперском законодательстве, чувствовали себя неуютно. Эффективность системы управления и судов снизилась, и новый наместник И.С. Алексеев преобразовал Калмыцкую войсковую канцелярию в Калмыцкую канцелярию, в состав которой ввели трех нойонов (1788 г.). Очередной наместник С.А. Брянчанинов в 1789 г. вывел нойонов из канцелярии, а его преемник (уже снова губернатор) Н.Я. Аршеневский в 1797 г. преобразовал ее в Калмыцкое правление, упраздненное в 1800 г. [2, с. 460-461]
В начале XIX в. в этой политике происходит резкий поворот: 14 октября 1800 г. Павел I восстановил пост наместника и суд Зарго из 8 членов (по одному от каждого улуса) [3, № 19599]. Однако после смерти Павла I империя вновь взяла курс на ослабление власти нойонов. 26 октября 1801 г. Александр I подтвердил за Чучеем Тундутовым права наместника, но подчинил его военному губернатору края и ввел для контроля над ним должность Главного пристава, в обязанности которого, помимо прочего входило наблюдение за Зарго, поиск виновных в преступлениях и т.д. Кроме того, калмыкам были даны судебные привилегии: все гражданские дела, в которых они выступали ответчиками, должны были рассматриваться исключительно в Зарго. В русских судах в гражданских делах, где калмыки выступали истцами, должно было быть «принимаемо и уважаемо было ходатайство за них от Главного пристава или других чиновников при них находящихся» [4, № 20037, 20248].
После смерти в 1803 г. Чучея Тундутова Александр I упразднил должность наместника и возложил общее руководство Калмыцкой степью на Главного Пристава [2, с. 484]. Впрочем, проблемы интеграции кочевников в имперское общество оставались нерешенными, и в конце первой четверти XIX в. правительство приступило к проведению реформы по управлению «инородцами».
10 марта 1825 г. были изданы «Временные правила для управления калмыцким народом», согласно которым улусы получили статус субъекта, приравненного к области (административно-территориальная единица, введенная в результате реформы 1822 г.) в составе Астраханской губернии. Высшим должностным лицом этого субъекта являлся главный пристав, который по военным и судебным делам был подчинен Главноуправляющему краем (военному губернатору), а по остальным гражданским делам – астраханскому губернатору. Вопросы управления калмыками переходило из ведения МИД в ведение МВД, что намекало на окончательную интеграцию калмыцкого народа в российское юридическое и экономическое поле. Зарго по-прежнему состоял из 8 человек, но двое из членов суда избирались из лам. Он должен был использовать в судопроизводстве нормы калмыцкого обычного права и законы «Ик цааджин бичиг» 1640 г. и являлся апелляционной инстанцией для улусных судов по искам на сумму свыше 200 руб. и окончательной инстанцией по искам до 400 руб., но более значимые дела подлежали рассмотрению в российских судах. Низшим звеном в структуре органов власти оставались улусные управления (владелец или правитель, избираемые судьи, пристав). Областное управление сосредоточивалось в Астрахани, в Комиссии Калмыцких дел, с распорядительной и отчасти судебной властью. Комиссия осуществляла повседневный административный контроль и хозяйственное управление краем, имела право пересмотра решения Зарго по искам на сумму от 400 до 1000 руб. [6, № 30290]
Однако такой сложный механизм управления небольшим народом с одновременным сохранением за владельцами улусов полноты их власти в делах их внутреннего управления, при отсутствии способов быстрого межведомственного взаимодействия не мог не создавать препятствий в развитии края, чем и был обусловлен дальнейший поиск усовершенствования системы управления калмыцким народом. Сенатор Ф.И. Энгель после инспекционной поездки в 1827 г. писал, что «образ управления Положением 1825 года введенный, начала которого, ниспровергая во многом вековые обычаи и порядок, не соответствовали ни положению народа, ни привычкам, временем укоренившимся: младенствующие понятия народа, не знающие ни русских судов, ни форм, ни правил, а поэтому недоверчивость и отвращение к ним…» [7, л. 25].
24 ноября 1834 г. император Николай I утвердил новое «Положение об управление калмыцким народом», согласно которому калмыцкие улусы были выделены из Астраханской и Кавказской губерний «отдельно от управления губернскаго». Для управления Калмыцкой степью был учрежден Совет управления калмыцким народом во главе с главным попечителем. Этот орган был подотчетен только МВД (с 1837 г. – МГИ), а на месте – астраханскому военному губернатору. В систему управления также входил Зарго (высший судебный орган Калмыцкой степи). На уровне улусов власть находилась в руках нойонов или назначаемых Советом правителей, улусных попечителей и их помощников, улусных судов (получивших права судов первой инстанции). Попечительская система, установленная в 1834 г., оказалась сильно забюрократизированной, а структура управления калмыцким народом заметно усложнилась. Например, в штат Зарго входили 17 чиновников и канцеляристов. На улусном уровне, помимо 7 улусных судей (нойонов и правителей) и 14 избираемых заседателей, в штат судов, попечительств и смотрительств входили 7 улусных попечителей, 8 их помощников, 7 письмоводителей, 7 переводчиков, 14 канцелярских служителей низшего разряда, 2 смотрителя, 9 толмачей-писцов [8, № 7560а].
В 1847 г. в Калмыкии было введено новое Положение, введшее систему попечительства. Совет калмыцкого управления, суд Зарго упразднялись. В Астраханской палате государственных имуществ (далее – АПГИ) было создано специальное управление по калмыцким делам. Управляющий АПГИ исполнял должность главного попечителя калмыцкого народа. В 1848 – 1867 гг. управление Калмыцкой степью осуществляло Ордынское отделение АПГИ. После его упразднения было создано Управление калмыцким народом, являвшееся исполнительно-распорядительным органом управления Калмыцкой степью до 1917 г. Главным попечителем стал астраханский губернатор, руководивший улусами через Управление калмыцким народом, во главе которого стоял «заведовавший калмыцким народом», имевший статус заместителя губернатора по калмыцким делам. Поскольку губернатор, формально являвшийся также астраханским атаманом и контролировал деятельность Временного совета Букеевской (казахской) орды, был сильно загружен, то реальное управление калмыцкими улусами находилось в руках «заведовавшего». Положение 1847 г. вводилось как временное, на период «приспособления полудикой массы калмыков к русской гражданственности» [9, л. 33] и по замыслу министра госимуществ графа П.Д. Киселева должно было «управление калмыцким народом проще и по возможности сблизить в правилах и порядке с управлением государственных имуществ… водворяя между калмыками постепенно русские начала, приуготовить их к слиянию с коренными жителями (т.е. с оседлым населением – авт.)» [10, с. 40]. Предполагалось, что эта система должна была работать параллельно с системой власти нойонов-улусовладельцев (а по Положению 1847 г. даже отчасти оттеснила ее), а ее целями, помимо прочих, являлись контроль над феодалами и зашита простолюдинов от возможных притеснений.
Однако в 1892 г. в Калмыцкой степи была проведена реформа (запоздавшая как минимум на три десятилетия) по отмене обязательных отношений между владельцами и простолюдинами. После этого отсталость системы попечительства, уже в значительной степени утратившей свой смысл, только усилилась. Неудивительно, что известный калмыковед конца XIX в. Я.П. Дуброва говорил о Положении 1847 г. как о «чуждым всякой системе и практической пригодности» [11, с. 7-8]. Теперь вся власть в улусах оказалась в руках попечителей, наделенные широкими административными и судебными функциями: они являлись главами исполнительной власти, руководили улусными сходами и судами, осуществляли надзор за общественными организациями и должностными лицами. Ни о каком разделении властей тут и говорить не приходится: все было сконцентрировано в одних руках. Улусные и аймачные сходы (система самоуправления) были полностью подконтрольны чиновникам. Что касается местной судебной власти, то она осуществлялась самими попечителями.
Система управления и судов Калмыцкой степи на протяжении всего изучаемого в статье периода была обязана осуществлять огромный объем работ по ряду направлений. Например, на них возлагалась функция сбора статистической информации, причем специальных чиновников-статистиков не было. При этом объем требуемой информации был довольно значительным. Например, в декабре 1891 г. МГИ препроводило Главному попечителю калмыцкого народа 44 бланка ведомостей для включения в них статистических данных для годового отчета управления калмыцким народом [12, л. 5]. Довольно объемная информация требовалась и губернским властям. Например, 11 ноября 1896 г. приказом астраханского губернатора за № 3663 от управления калмыцким народом был затребован сводный отчет «о нравственном и экономическом состоянии калмыцкого народа». Отчет содержал разные по характеру сведения, но в основном со статистической направленностью. Например, по системе образования отмечалось, что в Калмыцкой степи при улусных ставках имеются 6 школ по 18-20 мальчиков в каждой, за обучение которых родители вносили 40-60 рублей единовременно или дарили корову с теленком. Могли приниматься сироты за счет общин. В астраханском городском 4-классном училище обучалось около 30 мальчиков. Также сообщалось информация о грамотности населения. Например, в Малодербетовском улусе общая численность населения составляла 35 тыс. человек, из них грамотных – 165, из которых 106 знали русскую и калмыцкую, отчасти тибетскую грамматику, остальные 59 – только калмыцкую. Также в отчете содержались статистические сведения о количестве скота (по видам), садов, огородов и т.д. Кроме того, в отчете имелись общие сведения о состоянии быта степняков, присягах, хурульных пожертвованиях, оседлости и торговле. Касательно уголовного делопроизводства отмечено, что «…кражи и грабежи в большей массе своей встречаются в Калмыцкой степи и в основном выражены в отгонах скота. Убийства очень редки» [13, л. 3-67].
Деятельность чиновников в улусах по ряду вопросов ничем не регламентировалась, и многие из них в своей работе были вынуждены довольно часто руководствоваться соображениями личной совести, собственных знаний и системы ценностей, нежели законами империи и ведомственными инструкциями. Их служебная деятельность была практически бесконтрольной, если не считать редких ревизоров из столицы. Мелочная опека Положения 1847 г. вместо того, чтобы приспосабливать калмыков-кочевников «к русской гражданственности», больше мешала их экономическому и культурному развитию, заметно стесняла их в правах по сравнению со свободными сельскими обывателями.
Серьезной проблемой для защиты прав населения Калмыцкой степи являлось отсутствие современной системы судопроизводства, унифицированной с общеимперской. Руководители улусных судов Зарго (улусные попечители) были настолько загружены административной работой, что для судебной деятельности у них оставалось мало времени. В силу этого, улусные суды работали не на постоянной основе и не могли оперативно отправлять правосудие, тем более на территориях площадью десятки и даже сотни квадратных верст. Огромное количество дел было прекращено из-за отсутствия подозреваемых или недоказанностью преступлений, что «объясняется неудовлетворительностью сыска и чрезвычайным формализмом в делопроизводстве». В тех случаях, когда дело доходило непосредственно до судебного заседания, судьи могли произвольно использовать право применять в гражданских делах старые калмыцкие судебные уставы («Ик Цааджин бичиг» (Великое степное уложение) 1640 г. и «Законы» Дондук-Даши 1744 г.), зачастую противоречившие общеимперским судебным кодексам. В ходе процесса свидетели и участники процесса не были защищены от угроз внесудебного преследования. Даже если исключить возможность взяточничества судей, которое было отнюдь не редким явлением, ясно, что в большинстве случаев решения выносились в пользу богачей. Все это «привело к всеобщему хаосу и потере доверия населения к суду» [14, с. 68].
Правительство осознавало ущербность подобной системы управления и судов и неоднократно предпринимало попытки по ее реформированию (в 1904, 1913 г. и др.), но успеха не добилось. МВД неоднократно вносило в высшие инстанции (сначала в Госсовет, затем в Госдуму) различные проекты о преобразовании административного и судебного устройства Калмыцкой степи, но все время что-то мешало их успешной реализации: то русско-японская война, то революция 1905 – 1907 гг., то Первая мировая война.
Список литературы:
- Максимов К.Н. Калмыкия в национальной политике, системе власти и управления России (XVII – ХХ вв.). М.: Наука, 2002. – 524 с.
- История Калмыкии с древнейших времен до наших дней: в 3 т. Элиста: Герел, 2009. Т. 1. – 848 с.
- Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е. СПб.: Типография II Отделения Собст. Е.И.В. Канцелярии, 1830. Т. XXVI. – 881 с.
- Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е. СПб.: Типография II Отделения Собст. Е.И.В. Канцелярии, 1830. Т. XXVII. – 1207 с.
- Архив внешней политики Российской империи. Ф. 119. Оп. 3. Д. 124.
- Полное собрание законов Российской империи. Собр. 1-е. СПб.: Типография II Отделения Собст. Е.И.В. Канцелярии, 1830. Т. XL. – 768 с.
- Государственный архив Астраханской области. Ф. 2. Оп. 2. Д. 23.
- Полное собрание законов Российской империи. Собр. 2-е. СПб.: Типография II Отделения Собст. Е.И.В. Канцелярии, 1836. Т. Х. Отд. 2. – 1009 с.
- Научный архив КИГИ РАН. Ф.4. Оп.3. Д.13.
- Прозрителев Г.Н. Военное прошлое наших калмык. Ставрополь: Ставропольская учен. архив. комиссия, 1912. – 329 с.
- Дуброва Я.П. Быт калмыков Ставропольской губернии. Казань: Казанский университет, 1898. – 239 с.
- Национальный архив Республики Калмыкия. Ф. И-17. Оп. 1. Д. 22.
- Национальный архив Республики Калмыкия. Ф. И-9. Оп. 1. Д. 144.
- Очиров У.Б. Калмыкия в период Гражданской войны (1917 – 1920 гг.). Элиста: АПП «Джангар», 2006. – 448 с.[schema type=»book» name=»АДМИНИСТРАТИВНО-СУДЕБНАЯ СИСТЕМА И ЭЛЕМЕНТЫ СТА-ТИСТИЧЕСКОГО УЧЕТА В КАЛМЫЦКОЙ СТЕПИ В КОНЦЕ XVIII — НАЧАЛА ХХ ВВ.» author=»Очиров Уташ Борисович, Горяев Мерген Саналович, Мучиряева Екатерина Николаевна» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-05-19″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_ 30.01.2015_01(10)» ebook=»yes» ]