Биополитика тесно связана с процессами функционирования политической и социальной систем. Это происходит, поскольку естественная жизнь становится включенной в механизмы государственной власти. Во всех странах мира независимо от типа правящего режима правящая элита, используя инструменты биовласти, принимает меры по обеспечению послушания граждан.
Если в первой половине ХХ века тоталитарные режимы открыто демонстрировали репрессивные механизмы обеспечения принуждения, то во второй половине столетия, а также в начале нынешнего века стали преобладать инструменты «мягкого» принуждения, ориентированные, прежде всего на изменение паттернов поведения за счет использования изменения сознания через масс-медиа.
На первый взгляд, внешне в современной техногенной цивилизации статус биовласти заметно снижается, ее влияние на практики социально-политического принуждения ослабевает. Ж. Бодрийар рассматривает эти симптомы как проявления общего цивилизационного кризиса. Эффективность социополитического контроля экономики, политики, масс-медиа и т.д., и т.п. уменьшилась, и этот процесс продолжается в том же направлении. Ослабевает величина и сужается сфера применимости нормативно-законодательного регулирования формы и содержания способов отправления основных биологических функций индивида[1, с. 61-62]
Аналогичные процессы происходят и на межгосударственном уровне. С начала «холодной войны» большая часть человечества находится в перманентном состоянии ожидания нападения со стороны агрессора. Появление ядерного оружия, а также экспоненциальный рост мощностей других видов оружия массового поражения определили качественный скачок в природе войны, а также политики в условиях послевоенного мира. Эту политику можно охарактеризовать как постколониальную, несмотря на декларируемую приверженность акторов демократическим идеалам.
После ядерных бомбардировок городов Хиросима и Нагасаки и последовавшей за ними ядерной гонке между США и СССР, областью, где решительным образом столкнулись интересы генетики и политики, стало проблемное поле исследований генетических последствий радиоактивного загрязнения. Стремление государственных структур США если не запретить, то, по крайней мере, ограничить распространение информации о действительных масштабах радиационной опасности с целью борьбы с «паническими настроениями в обществе», была вскоре замечена общественностью. Так, в 1955 году комиссия по атомной энергии США воспротивилась включению Нобелевского лауреата Г. Меллера, известного своей критикой официальных взглядов на критерии и оценку опасности термоядерных испытаний, в официальную американскую делегацию на Международную конференцию ООН по мирному использованию ядерной энергии (август 1955 г., Женева). Несмотря, а точнее, благодаря этому, Г. Меллер и его доклад были крайне благожелательно встречены участниками конференции [10, с. 53-54]. В связи с этими событиями, в комментариях, опубликованных «Journal of Heredity», констатировалась явная аналогия ситуации в США с политическим вмешательством в развитие генетики в СССР и тенденцией советской власти к усилению политического «контроля над научной мыслью» [5, с. 195-198, 200].
По воспоминаниям А.Д.Сахарова, научный руководитель советского ядерного проекта И.В.Курчатов в начале 1957 года предложил ему написать статью о радиоактивных последствиях взрывов так называемой «чистой» бомбы. Мотивом этого послужили сообщения о разработке в США так называемой «чистой» термоядерной бомбы, в которой не используются делящиеся материалы и поэтому нет радиоактивных осадков; утверждалось, что это оружие допускает более массовое применение, чем «обычное» термоядерное, без опасения нанести ущерб за пределами зоны разрушений ударной волной, и что поэтому оно более приемлемо в моральном и военно-политическом смысле. «Я должен был объяснить, что это на самом деле не так. Таким образом, первоначальная цель статьи была — осудить новую американскую разработку, не затрагивая «обычного» термоядерного оружия. Т. е. цель была откровенно политической», писалспустя несколько десятилетий А.Д.Сахаров. Именно тогда «менделизм-морганизм» впервые стал для советского руководства эффективным наступательным политическим инструментом идеологического давления на общественное мнение. «Простейшим непороговым эффектом радиации является воздействие на наследственность. Для необратимого изменения гена (так называемой генной мутации) достаточно одного акта ионизации, поэтому генетические изменения могут возникать при самых малых дозах облучения с вероятностью, точно пропорциональной дозе» — утверждалось в статье [5, с. 94-98].
Новые виды оружия обладают способностью изменять саму природу жизни (и смерти), что не было характерно для войн с применением традиционных видов оружия. Сегодня оружие массового уничтожения может изменить саму природу жизни. Как ядерное, так и химическое, а также биологическое оружие могут приводить к изменению основных жизненно важных функций, как человека, так и других биологических видов.
Обобщенно говоря, если в предыдущие столетия целью боевых действий было обеспечение контроля над территорией, то целью современной войны является контроль над самой жизнью. Такие изменения в формах ведения войны сказались и на ментальности политиков, принимающих стратегические решения.
Меняется и политическая философия не только элиты, но и большей части населения. Как констатирует физик, профессор Тель-Авивского университета Александр Воронель, «После целого столетия веры в «науку», Историю, эволюцию, объективные условия, производительные силы, «классовые» и «расовые» интересы; после Льва Толстого с его «народным разумом» и Карла Маркса с его «классовой борьбой» и «производственными отношениями»; после возникновения и развития научной социологии и признанных успехов антропологии мы опять, словно старуха к разбитому корыту, возвращаемся к произволу предводителей, эпидемическим народным психозам в духе крестовых походов и «священных войн», к отчаянным планам заговорщиков…Наступает всеобщее господство волюнтаризма. Мир уже больше не «объективная реальность, данная нам в ощущениях», а скорее опять «воля и представление», как было до исторического материализма, во времена королей-завоевателей, волшебников и героев.»[2, с. 191-199]. Волюнтаризм же не ориентируется на учет важнейших детерминант принятия политических решений и прогнозирования их последствий для биосферы.
«Воздействия человека на окружающую среду уже не гасятся и не поглощаются ею, а немедленно «возвращаются» человеку в виде соответствующих природных реакций», — пишет российский экономист М. Делягин, считающий эту закономерность достаточным основанием высказанного ранее тезиса: «Заслуживают внимания гипотезы, согласно которым нарастающие во всем их разнообразии проблемы человечества (от ухудшения наследственности до роста международной напряженности), равно как и появление новых направлений его развития, в значительной мере являются результатом стихийного торможения со стороны биосферы его линейно-поступательного развития, близкого к исчерпанию своих возможностей» [3, с. 54-55].
При этом необязательно вести речь о последствиях межгосударственных войн, примеров которых множество в постсовременной истории (достаточно упомянуть нападение США на Ирак или агрессию НАТО против республик бывшей Югославии). В сознании населения перманентной угрозой выступает международный терроризм как форма политического насилия. Террористические нападения имели важные последствия для реформ общественного сектора в США, Великобритании, России и Австралии [8, с. 85-93], в то время как Новая Зеландия обеспокоена вопросами биобезопасности [7, с. 12-15].Новая угроза терроризма подчеркнула важность отхода правительств от восприятия политического насилия как исключительно национальной проблемы [9, с. 14-16]. Множатся ситуации, при которых суверенная власть не доминирует, а наоборот, неизбежно «буксует» перед лицом чрезвычайных угроз (от незаконной миграции до локального и межнационального терроризма), демонстрируя свою неспособность применить инструменты принуждения в интересах обеспечения безопасности общества.
Несмотря на вышеупомянутые дисфункции, продолжается развитие оружия массового уничтожения. Тот факт, что, к примеру, биологическое оружие никогда не было широко использовано, априори не означает, что это не смогут при благоприятных для них обстоятельствах использовать террористы.
Достижения в области генно-инженерных технологий в течение последних десятилетий сделали биологическое оружие основой для новых форм оружия, которое может использоваться для широкого круга военных целей.
В отличие от ядерных технологий биоорганизмы, созданные методами генной инженерии, могут быть разработаны и произведены относительно дешево. Эти факторы стимулировали на новом уровне развития технологий военный интерес к биологическому оружию. В политическом контексте речь должна идти о снижении уровня политического насилия. На практике же государства, ориентируясь исключительно на сиюминутные интересы в сфере принуждения, создают угрозы существованию цивилизации.
Современные технологии биоинженерии позволяют вставлять новые гены в организмы. Результатом станет целенаправленное влияние на регуляторные функции, которые управляют настроением, поведением и температурой тела. Кроме того, можно клонировать селективные токсины, предназначенные для селективного устранения расовых или этнических групп, генотипического воздействия, с целью формирования предрасположения индивидов к определенным образцам болезни. Генная инженерия может быть также использована для уничтожения конкретного штамма или видов сельскохозяйственных растений и домашних животных, если ставится стратегическая задача вывода из строя экономики той или иной страны. Многие эксперты считают, что уже не стоит вопрос о том, произойдет ли нападение биотеррористов, а когда случится на практике.
Из приведенного выше примера видно, как предназначенные для социополитического принуждения биотехнологии могут обернуться против их разработчиков. В политическом контексте речь должна идти о снижении уровня политического насилия. На практике же государства, ориентируясь исключительно на сиюминутные интересы в сфере принуждения, создают угрозы существованию цивилизации.
В своей лекции 1978 года, озаглавленной «Что такое критика?», Мишель Фуко описал распространение и разрастание устройств управления в Западной Европе в XVI столетии, утверждая, что вместе с подчинением управлению всех возможных сфер жизни, а в конечном итоге и самости, развивалась и критика – как искусство не быть управляемым подобным образом. Даже не углубляясь в проблему преемственности и разрывов между историческими формами развивающегося либерального управления и его нынешними неолиберальными формами [6, с. 23-82] можно сказать, что отношение между «правлением» и «не быть управляемым подобным образом» по-прежнему является сегодня предпосылкой для осмысления современных отношений между институцией и критикой. По словам Фуко, «…это подчинение управлению, каковое представляется мне довольно характерным для этих обществ в Западной Европе XVI столетия, очевидно, нельзя отрывать от вопроса «как не быть управляемым?». Я не хочу этим сказать, что подчинению управлению противостояло некое четкое противоположное утверждение, вроде «мы не хотим, чтобы нами правили, не хотим, чтобы нами правили вообще». Я хочу сказать, что в этой великой обеспокоенности способом правления и поиском путей правления мы распознаем постоянный вопрос, который мог бы звучать так: «как не быть управляемым подобным образом, вот так, от имени вот этих принципов, преследуя такую-то цель и посредством таких-то процедур – не так, не ради этого, не ими»[6, с. 28].
Такой биополитический дискурс направлен, по нашему мнению, не против власти как таковой, а против власти, не желающей принимать меры по раскрытию человеческого потенциала населения страны и не создающей условия для максимального задействования упомянутой компоненты в интересах развития общества.
Необходимо признать, что несмотря на декларируемое верховенство норм гуманизма, на практике наблюдаются существенные различия в позициях государств в биополитической сфере.
Список литературы:
- Бодрийар Ж. Забыть Фуко. -СПб., 2000.-210.
- Воронель А. Мир как воля и представление // Дружба народов, 2011, № 11 – 223.
- Делягин М.Г. Мировой кризис: Общая теория глобализации. 3е изд., перераб. и доп. -М.: ИНФРА-М, 2003- 250.
- Сахаров А.Д. Воспоминания. В 3х тт. -М.: Время, 2006.
- Cook R.C. Strawns in Lysenko Wind// Journ. Hered.1955. V. 46. № 5. P. 195-198, 200.
- Foucault M. What is Critique? / In: Sylvére Lotringer and Lysa Hochroch (Eds.), The Politics of Truth: Michel Foucault. -New York: Semiotext(e), 1997-148.
- Gregory R. Theoretical Faith and Practical Works: De-Autonomizing and Joining-Up in the New Zealand State Sector / In T. Christensen and P. Lægreid (eds.). Autonomy and regulation: Coping with agencies in the modern state. -London: Edward Elgar. 2006-275.
- Halligan J., Adams J. «Security, capacity and post-market reforms: Public management change in 2003» // Australia Journal of Public Administration, 2004, vol. 63, № 1-150.
- Hammond T. «Why is the intelligence community so different (difficult?) to redesign?» / Paper presented at the SOG-conference, University of British Colombia, Vancouver, 2004, June 15–17, 200.
- Mehler B. In Genes We Trust: When Science Bows to Racism // RaceFile. 1995.Vol. 3, № 3. P. 53-54; Чешко В.Ф., Глазко В.И. HighHume (биовласть и биополитика в обществе риска). — М., 2009 – 305.[schema type=»book» name=»Современные тенденции социополитического принуждения в биополитической сфере» author=»Машлыкина Оксана Владимировна» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-02-17″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_29.08.2015_08(17)» ebook=»yes» ]