В настоящее время есть понимание того, что лингвистике становится тесно в узких рамках классических (традиционных) подходов, концепций и теорий, а также сложившегося понятийно-категориального и терминологического аппарата. Лингвистика так и не дала ответ на основной вопрос «Что такое значение слова?». Почти сто лет назад Л. Витгенштейн писал, что вопрос «Что такое значение слова?» вызывает в нас «ментальную судорогу» [Витгенштейн 2005: 342]. Можно ли сказать, что сейчас что-то прояснилось в этом плане? Вряд ли.Нельзя не согласиться с У. Чейфом в том, что из всего того, что лингвистика узнала о различных сферах языка, она меньше всего узнала о семантике. «Как следствие этого мы по-прежнему очень мало знаем о природе языка, несмотря на весь тот высокоинтеллектуальный труд, который вкладывается в его изучение на протяжении столь длительного времени» [Чейф 2009: 90].
Прежде всего, точкой провала в лингвистике, объясняющей ее неспособность решить проблему значения слова, является фактическая неосуществленность в практике лингвистических исследований постулата о неразрывной связанности языка и мышления, слова и мысли. Несмотря на то, что данный постулат уже давно заявлен в языкознании и является общепризнанным, дело не идет дальше, и проблема взаимоотношений слова и мысли до сих пор остается открытой. Правильная постановка вопроса еще не является решением проблемы. По большому счету, традиционная лингвистика до сих пор была лингвистикой «внешних форм» (В.В. Виноградов). Такую «поверхностность» в лингвистических исследованиях отмечает Х.-Г. Гадамер, который пишет: «Семантика описывает данную нам языковую действительность, как бы наблюдая ее извне» [Гадамер 1991: 60].Такой подход является сдерживающим фактором в познании истинной, глубинной сущности слова.Необходимо понять слово «изнутри», и этим должна заниматься лингвистика внутренних форм (термин В.В. Виноградова), или феноменологическая лингвистика. Ж. Деррида писал: «Форма очаровывает, когда нет больше силы понять силу изнутри. То есть творить» [Деррида 2000: 9]. Лингвистике надо найти в себе силы и попытаться сделать прорыв в постижении внутренней, глубинной сущности слова.
Феноменологическая перспектива в лингвистических исследованиях со всей очевидностью заявлена в трудах целого ряда выдающихся феноменологов – философов, психологов и лингвистов (В. Гумбольдт, Г. Шпет, Л.С. Выготский, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, К.П. Зеленецкий, И.А. Бодуэн де Куртенэ, А. А. Потебня, Г. Гийом, В.В. Виноградов, Н. Хомский и др.).Поскольку слово – феноменологическийконструкт, непосредственно, онтологически и имманентно связанный с деятельностью сознания, оно должно определяться через эйдетические сущности. Его содержательная структура конституируется в феноменологическом поле сознания, содержание которого составляет вся парадигмафундаментальных предикатов сознания (акты, состояния и модусы, техники понимания), все из которых могут находить отражение и выражение в содержательной структуре слова. Феноменологический ракурс рассмотрения слова предполагает необходимость значительного расширения методологической базы лингвистических исследований.
Слово как проблема феноменологической лингвистики (менталингвистика, по Г. Гийому) становится объектом феноменологического метода, поскольку «феноменология доступна только феноменологическому методу» [Мерло-Понти 1999: 6]. Специфика феноменологического метода состоит в том, что анализ, понимание и интерпретация содержания слова начинается с фиксации его данности/данностей в сознании. Иными словами, слово попадает в фокус феноменологической рефлексии феноменолога-исследователя. «Мы должны погрузиться в рефлексию, если хотим овладеть реальностью и понять ее значение» (по Гераклиту) [Кассирер 1998: 447].Таким образом содержание слова становится результатом нашей рефлексии над всей совокупностью его смыслов, осознаваемых «мысленным взором»(непосредственное мысленное созерцание). По определению Гуссерля, феноменологическая рефлексия есть «та рефлексия, в которой нам становится доступно психическое в его собственной сущности, причем рефлексия, которая мыслится в качестве осуществляемой в теоретических интересах и которая последовательно проводится, так, что подвижно-текущая специфическая жизнь Я, жизнь сознания не только поверхностно осматривается, но эксплицируется в созерцании в соответствии со своими собственными существенными составными частями и, как мы уже говорили, во всех горизонтах» [Гуссерль 1991].
Растождествляя содержательную структуру слова и проникая в глубинные смыслы силой феноменологической рефлексии, мы способны отдавать себе отчет о том, о том, какая смысловая «картинка», или конфигурация матрицы слова просматривается «мысленным взором».
Для описания всей сферы представлений, попадающих в фокус феноменологической рефлексии, необходимо привлечение данных и понятийного и терминологического аппарата широкого спектра антропологических наук и направлений (философия, герменевтика, когнитология, когнитивистика, психология, гносеология, онтология, социология, синергетика, нейрофизиология и др.). Необходимо признать, что редукция понятийно-категориального аппарата и методологических оснований разных антропологических направлений не позволила лингвистике приблизиться к истине в постижении внутренней, глубинной сущности слова.
Далее, говоря о слове в его отношении к сознанию через мысль, мы говорим о сознании вообще и, соответственно, о слове вообще. Рассмотрение человека вообще, сознания вообще и слова вообще – это точка провала всех эпистемологических и гносеологических изысканий, поскольку это означает, по выражению К.А. Свасьяна, «сшибленность в логику общего с поражением прав единичного»[Свасьян 2009]. Чем индивидуальнее личностьи ее ментально-рефлексивный почерк, тем идентичнее ее проявления в слове, тем идентичнее слово. Решению проблемы значения слова мешало именно это вообще, поскольку такой подход сужает плоскость осмысливаемого и не дает истинной смысловой картины слова.Вфеноменологическом представлении слово может быть познано в его явленности конкретному сознанию конкретного человека с определенной (пред)заданностью ментально-рефлексивных функций его сознания.
Оставаясь на прежних позициях, т.е. в рамках «внешних форм», лингвистика обречена говорить о слове вообще. Редуцированное, выхолощенное слово — это преимущественнореалия лексикографической практики. В своей лекции по теории словесности А.А. Потебнясравнивает такое слово с растением, каким оно является вгербарии, т. е. не так, как оно действительно живет, а как искусственно приготовлено. Выход из этого эпистемологического и методологического тупика в решении лингвистических проблем–в феноменологическом растождествлении слова. Сколько бы ни изучали слово вне контекста его конституирования в сознании человека и вне механизмов его сцепления с мыслью, выход из лабиринта упрощенных представлений о его содержательной сущности невозможен. Для решения проблемы значения слова необходимо не декларированное, а реальное признание слова в качестве непосредственной структуры сознания, живой клетки сознания.
Основополагающий принцип феноменологической лингвистики — в слове властвует мысль. Для осуществления феноменологического растождествления слова необходимо познать язык сознания, или «язык трансцендентального аппарата» (И. Кант), или мыслекод (С. Пинкер). И здесь нельзя не согласиться с некоторыми авторами в том, что для понимания сущности сознаниянеобходимо дойти до какого-то доступного предела, причем предела не в чистом умозрении, не в поисках какого-то абстрактного категориального сознания, а предела в поисках основы своего субъективного сознательного существования [Мамардашвили, Пятигорский 1999: 30–31]. Таким предельным конструктом сознания является рефлексия. Рефлексия – это энергийно-смысловой конструкт сознания и движитель сознания, обеспечивающий смыслообразующие, смыслоносные и смыслосозидательные функции сознания. Рефлексивность сознания является основополагающим фундаментальным предикатом сознания, который, в свою очередь, пред(определяет) рефлексивность слова, т.е. его энергийно-смысловую сущность.
Сознание «говорит» на языке рефлексивных исчислений, или языке рефлексивных трансакций,обеспечивающих активизацию различных зон и структур сознания, т. е. через энергию возбуждения рефлексивных токов сознания, посредством активизации, передачи и (пере)распределения энергий возбуждения по определенным каналам в нейросети мозга. Х. Ортега-и-Гассет считает, что лингвистика должна достичь более энергичного и точного приближения к реальности языка, «то есть она должна изучать язык в его глубинных, питающих корнях» [Ортега-и-Гассет 2000: 671–672]. Рефлексивность сознания и является той «питающей средой», которая обеспечивает энергийно-смысловые движения и подвижки словесной матрицы в сознании.Рефлексия не является однородной сущностью, ее деятельность в сознании многообразна, многоаспектна и многофункциональна, и именно это предопределяет (разно-)(много-)образие содержательной структуры слова в разных ситуациях и контекстах в речемыслительном континууме. Определяя направление феноменологических исследований, Гуссерль писал: «Феноменологическая же задача такова – систематически исследовать всю совокупность подпадающих под рубрику рефлексии модификаций переживания во взаимосвязи со всеми модификациями, с каковыми они находятся в сущностной сопряженности и каковые предполагают их наличие» [Гуссерль 1999: 165].
Как структурная единица сознания слово заряжено энергией сознания, несет в себе определенный энергийно-смысловой заряд и проявляет способность к энергийно-смысловым подвижкам. Слово никогда не является завершенным, оно постоянно находится в процессе изменения и становления.Рефлексивность слова проявляется через конституирование рефлексивных векторов (векторов мысли) относительно смыслового ядра слова (сома нейрона) и через энергию смыслового становления. Конституирование содержательной структуры слова в речемыслительном континууме происходит как процесс отражения и выражения вовне определенной совокупности рефлексивных трансакций, которые надстраиваются относительно смыслового ядра слова. Совершенно очевидно, что здесь речь идет о семантике специфического типа — феноменологическая семантика, которая по своей сущности отличается от привычного понятия «семантика» в традиционной лингвистике. Это – семантика энергийно-смыслового типа.
В свое время В. Гумбольдт предвидел, что к представлению о «жизненных силах языка» можно приблизиться и попытка такого рассмотрения на высшем уровне будет достойным вознаграждением за то утомительное коллекционирование бесчисленных особенностей каждого языка, которое предполагает каждое языковое исследование [Гумбольдт 1985: 372].Редукция фактора «жизненности» слова в традиционной лингвистике является существенным недостатком и еще одной точкой провала.
Считывание феноменологической «картинки», т.е.внутреннего ментально-рефлексивного события или процесса относительно слова, и феноменологический анализ содержательной структуры слова, осуществляемый силой феноменологической рефлексии, возможны на основе феноменолого-диалектической модели слова, представляющей совокупность фундаментальных предикатов сознания разных уровней[Карманова 2012, 2014]. Поскольку сознание представляет собой открытую, нелинейную, многомерную структуру, феноменологическая модель слова строится по модульному принципу (5 модулей, на данном этапе), где каждый модуль репрезентирует определенный пласт фундаментальных предикатов сознания и имеет свою содержательную логику: а) онтологический рационально-логический, или собственно рефлексивный уровень; б) онтологический иррациональный, дорефлексивный уровень (высшие психические функции сознания, по Л.С. Выготскому); в) герменевтический уровень; г) синергетический уровень;д) нейрофизиологический уровень [Карманова 2014]. Представление в модели фундаментальных предикатов разного уровня позволило значительно расширитьпонятийно-категориальный и терминологический аппарат лингвистики и ввести его в сферу лингвистических исследований.
Феноменологическая модель позволяет анализировать слово, исходя из принципов самого разума, через идентификацию и истолкование рефлексивных векторов всодержательной структуре слова.Слово должно быть представимо во всем объеме человеческой мысли, поэтому для осуществления этой задачи необходимо как можно полнее представить содержание сознания. «А для этого, — пишет Гуссерль, — необходимо изучение всего сознания, так как оно во всех своих образованиях переходит в возможные функции познания» [Гуссерль 2000: 686].
В многомодульном принципе построения феноменологической модели слова с включением разных антропологических параметров заключен механизм объяснения принципа бесконечной языковой вариативности и языковой креативности, а также силы, мощи, энергии, действенности и духовности слова.Каждый модуль имеет разветвленную структуру, что позволяет представлять широчайший спектр смысловых оттенков и нюансов в содержательной структуре слова. Кроме того, в феноменологической модели слова заложена возможность представлять слово в его становящейся сущности, в контексте «здесь-сейчас-я» и в общем контексте, т.е. безотносительно конкретной ситуационной или контекстуальной заданности. Это принципиально важно, поскольку становление, присущее языку как таковому, в целом осталось неисследованным [Ортега-и-Гассет 2000: 671–672]. В модели ней также заложены основания для представления слова в контексте развития, динамики и диалектики. Традиционная лингвистика, не имея необходимого методологического аппарата, не способна рассматривать слово в контексте развития, диалектики, динамики и энергийно-смыслового потенциала.
В речемыслительном континууме слово (про)являет себя в своей подвижной, нелинейной энергийно-смысловой сущности и в каждом конкретном контексте или коммуникативной ситуации имеет определенные энергийно-смысловые параметры. Л. С. Выготский считал отрицание постулата о неизменности и константности значения слова главным открытием научной мысли, которое может вывести из тупика учение о мышлении и речи.
Феноменологическая модель позволяет ощущать «семантическую текучесть», которая, по выражению А. Ф. Лосева, в живом языке дается сплошно и текуче, включая всевозможные противоположности и противоречия и даже всевозможные оценки [Лосев 2007: 423]. Главным условием достоверности, полноты и глубины феноменологического анализа слова является полнота и достоверность феноменологической модели слова, ее способность представлять подвижно-текучую жизнь сознанияво всем объеме и во всех горизонтах.
Л.С. Выготский писал: «Научной психологии надо не игнорировать факты сознания, а материализовать их. Перевести на объективный язык, объективно существующее и навсегда разоблачить и похоронить фикции и фантасмагории и пр. Без этого невозможна никакая работа – ни преподавание, ни критика, ни исследование» [Выготский 1982: 85]. Трудность состоит именно в том, чтобы отучиться описывать ментальные сущности общими фразами и научиться представлять ментальные сущности, выраженные в слова, языком сознания. «Это куда более глубокое различие, — пишет М. Мерло-Понти, — ибо внутренний мир, определяемый впечатлением, по своей природе ускользает от всякой попытки выразить его… Поэтому мгновенно схваченный образ живого представал как нечто разрозненное, неопределенное, смутное и размытое. Переход к феноменальности не влечет ни одного из этих следствий [Merleau-Ponty 1962: 57–58]. Как показывает опыт феноменологического анализа слова [Карманова 2014] переводс ментального языка на вербальный возможен на основе специфического конструкта анализа рефлексемы, которыйспособен представлять все ментально-рефлексивные актуализации в слове. В названии данного конструкта заложен метасмысл синергии мысли и слова (рефлексия + сема). В практике феноменологического анализа для обозначения рефлексемы вводятся символы R(сема) и r(сема) для рефлексивных векторов разного уровня.
В речемыслительном континууме рефлексема проявляет себя как энергийно-смысловой и энергийно-подвижный элемент слова, актуализующий определенное направление и содержание мысли. «Элемент языка всегда есть пусть мельчайший, но обязательно смысловой сдвиг, поскольку он всегда на что-нибудь указывает, о чем-нибудь свидетельствует, к чему-нибудь тяготеет» [Лосев 2007: 431]. В ней могут проявляться разные динамические параметры и разные энергийно-смысловые потенциалы. Введение рефлексивного конструкта в лингвистические исследования позволяет приблизиться к пониманию жизненных сил языка вообще и слова в частности. Л. С. Выготский считал, что изучение развития, функционирования и строения этой единицы позволит выяснить вопрос об отношении мышления и речи [Выготский 2000: 269].
Феноменологическая лингвистика, вооруженная адекватными методологической базой, понятийно-категориальным и терминологическим аппаратом и моделью слова феноменологического плана, способна осуществить прорыв в лингвистических исследованиях.
Список литературы
Витгенштейн Л.Избранные работы. М.: Издательский дом «Территория будущего», 2005. — 440 с.
Выготский Л.С. Мышление и речь / Собрание сочинений: В 6 т. — Т.2. М.: Педагогика, 1982. — С.5-361.
Выготский Л.С. Психология. М.: Издательство ЭКСМО-Пресс, 2000. – 1008 с.Гадамер Х.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. – 367 с.
Гумбольдт В. Язык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985. – 451 с.
Гуссерль Э. Идеи чистой феноменологии и феноменологической философии. Т. 1. Москва: ДИК, 1999 (Интернет-источник).
Деррида Ж. Письмо и различие, Санкт-Петербург: Академический проект, 2000. — 432 с.
Карманова З. Я., 2010, Феноменология слова: слово vs мысль. Москва: Тезаурус, 2010. – 390 с.
Карманова З.Я. Феноменологические аспекты содержательной структуры слова: дис. …докт. филол. наук, 2012.
Карманова З. Я. Феноменологические аспекты содержательной структуры слова. Калуга: Издательство «Эйдос», 2014. — 260 с.
Кассирер Э.Избранное. Опыт о человеке. М.: Гардарика, 1998. – 784 с.
Лосев А. Ф. Из творческого наследия: современники о мыслителе. Москва: Русский мир, 2007. –776 с.
Мамардашвили М. К., Пятигорский А. М., 1999, Символ и сознание. Метафизические рассуждения о сознании, символике и языке, Москва: Школа «Языки русской культуры», 1999.–320 с.
Мерло-Понти М., 1999, Феноменология восприятия, Санкт-Петербург: Ювента – Наука. – 608 с.
Ортега-и-Гассет Х., 2000, Избранные труды, Москва: Издательство «Весь мир».
Свасьян К.А. Человек в лабиринте идентичностей: — М.: Evidentis, 2009. – 192 с.
Хоружий С.С. Православная аскеза ключ к новому видению человека, Москва: Омега, 2000 (Интернет-источник).
Чейф У., 2009, Значение и структура языка, Москва: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009.– 424 с.
Merleau-Ponty M. Phenomenology of Perception, NewYork: Humanities Press, 1962.– 544 с.[schema type=»book» name=»Феноменологическая лингвистика: перспективы и возможности» description=»Традиционная (классическая) лингвистика не может решить основную проблему – проблему значения слова – из-за недостаточности методологической базы и понятийно-категориального и терминологического аппарата. Необходим переход на новый уровень лингвистического мышления и понимания содержательной структуры слова – феноменологический, где слово рассматривается как имманентная онтологическая структура сознания и проекция мысли. Речь должна идти о специфической феноменологической семантике слова и о специфической методологической базе феноменологического типа. » author=»КармановаЗоя Яковлевна » publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-03-20″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_30.05.2015_05(14)» ebook=»yes» ]