Анализ как научной литературы, так и художественных текстов показывает, что под бессознательным в художественной литературе могут иметься в виду два типа явлений. Первый тип непосредственно связан с неосознанной рефлексией нарратора на описываемые события и факты реальной действительности. Суть в том, что нарратор выговаривается, сам не осознавая глубинных мотивов собственного отношения к изображаемому. Здесь как раз и оказывается чрезвычайно важным разграничение таких терминов, как нарратор и автор. Первый отличается от второго неосознаваемым характером воспроизведения даже известного дискурса. Второго, т.е. автора, невозможно представить себе вне потока идеологически сознательно конструируемого текста. С точки зрения автора в тексте не может присутствовать ни одна деталь, по той или иной причине оказывающаяся вне контроля, вне его поля зрения. Понятно, что позиция автора предполагает строгий логоцентризм текста. В тексте присутствует идеологический центр, к которому так или иначе сводятся все мотивы.
Бессознательность позиции нарратора исторически присутствовала в выступлениях аэдов, народных сказителей в различных культурах, у тех немногих знатоков «Манаса», которые читают эпос только в состоянии транса. На наш взгляд, бессознательная позиция нарратора сочетается в пространстве феномена современной художественной литературы с авторским логоцентризмом и естественным стремлением держать текстовую идеологию в своих руках.
Второй тип механизма бессознательного, реализуемый в художественной литературе, имеет непосредственное отношение к поведению героев. Здесь также возможны две модели. В соответствии с первой автор структурирует бессознательное поведение героя, или представляет мотивы такого поведения. Во втором случае на дискурсивном уровне отсутствует какая бы то ни было интерпретация поведения персонажей как бессознательного. Автор рисует некоторую житейскую ситуацию, глубинный анализ которой выявляет бессознательные мотивы поведения. Для психоанализа ценностью обладает как раз выявление, интерпретация и систематизация такого рода бессознательного механизма.
В структуре обозначенных моделей особую роль играют стереотипы поведения. Сущность стереотипа, на наш взгляд, состоит в том, что он носит программный характер, но как раз бессознательный, не осознаваемый сознанием как собственно стереотип. В противном случае поведение или модель поведения перестает быть стереотипической.
Исходя из этого понимания сущности бессознательного, которое не претендует на абсолютизацию, психоанализ в художественной литературе нацелен на определение механизмов стереотипного поведения и их объяснение. Никаких других очевидных целей психоанализ художественной литературы перед собой не ставит. При этом методологической базой подобного исследования являются представления классиков психоанализа о том, что художественная литература дает достоверный материал для психоаналитических штудий.
По всеобщему признанию, творчество Л. Н. Толстого представляет собой уникальное полотно для психологии. Много раз говорилось о том, что психология героев этого русского писателя адекватно отражает внутренний мир целых поколений русских людей XIX столетия и в этом смысле представляет собой достоверный исторический документ, характеризующий целую эпоху. Достаточно сказать, что образы революционеров, изображенных им в романе «Воскресенье», были поняты много позже, когда указанные им характерные для этого психологического склада людей черты стали очевидны в годы революции и последующих репрессий.
Одним из самых ярких произведений Л. Н. Толстого является роман «Анна Каренина». О нем много спорили и спорят. Характерно, что, когда говорят об этом произведении, начисто забывают, что это художественный текст. Знаковым является вопрос: «Насколько права была Анна, бросившись под поезд?» Как будто можно говорить о сознательном выборе такого шага.
Cтруктура отношений в романе вполне логично укладывается и в экзистенциально осмысленную модель развития событий. Не случайно неприятие экзистенциализмом рационализма с его абсолютизацией познания. Важен конкретный человеческий опыт переживания боли и радости, что совершенно не поддается познанию, или, как говорит экзистенциализм не редуцируется к познанию.
Герои романа не подразделяются на главных и второстепенных с точки зрения интересов психоанализа. Бессознательные мотивы представлены в поведении всех лиц, все они охвачены неосознаваемым потоком жизни. Поскольку бессознательное коррелирует с сознанием, то и определяется на его фоне. Следовательно, анализ должен проводиться по модели соотношения бессознательного с сознанием.
Роман под названием «Анна Каренина» имеет в виду судьбу обозначенной героини. Если исходить из подобной логики, то все возможные направления анализа должны строиться вокруг образа Анны. На наш взгляд, это не совсем верно. Анализ должен строиться не вокруг главной героини, а вокруг проблемы. Следовательно, целью такого рода исследования должно быть прослеживание проявлений бессознательного в любых его формах и в связи с самыми разными образами.
Говоря о соотношении образа Анны с образами других героев с точки зрения бессознательного, следует отметить ее брата Стиву. Дело в том, что вся жизнь Стивы подчинена принципу удовольствия. В этом смысле это всецело фрейдовский образ. Если сознание как существенное свое свойство проявляет страх, боязнь опасности и предугадывание того, что может навредить, то Стива замечателен притупленностью сознания. Причем эта особенность с удивительной последовательностью проявляется на протяжении всего романа. Окружающие могут дать только одно объяснение этому: Стива неисправим. С точки зрения психоанализа образ Стивы выглядит очень реальным. В нем затуплено только сознательное начало. Сверхсознательное реализуется как обязательное следование светским нормам, это вполне светский человек. Реальная же жизнь его подчинена только одному принципу – принципу удовольствия. Это проявляется как в мелочах, так и в большом. Поэтому для интерпретации образа, и Стивы в частности, мелочей быть не может.
Уже в третьем абзаце от начала романа описание того, как Стива просыпается, содержит несколько характерных особенностей. Толстой указывает, что Стива просыпается в кабинете, т.е. он спит не в спальне с женой. На диване ему должно быть неудобно. Несмотря на то, что на диване неудобно, и час поздний, у Стивы совершенно отсутствует рефлексия по этому поводу. Это небольшая, но весьма существенная деталь. Человек спит не на своем месте, не в своей постели, что его совершенно не смущает. Проснувшись, он хочет «заснуть еще надолго», но что-то останавливает его, он вскакивает [1, с. 7].
Нормальная читательская рефлексия по поводу такого вскакивания человека, поссорившегося с женой и по этой причине спящего не в спальне, в своей постели с женой, а в кабинете на жестком диване, должна навести его на мысль, что он вспомнил о ссоре. Оказывается, что нет. Стива с улыбкой и с большим удовольствием вспоминает, что было накануне. Обед и женщин. Ему весело, он радостно скидывает ноги с дивана. Проделывает какие-то необходимые утренние движения и только после всего этого и уже непонятно в связи с чем он вспоминает о ссоре. Интересно, что не срабатывают и ассоциации, когда надевает туфли, подаренные женой к дню рождения, он жену не вспоминает. Он вообще не думает о том, где он, и что с ним происходит. И только протягивая руку к халату, который в спальне все время висел на одном и том же месте, и не найдя его, он понимает, что он не в спальне, а в кабинете. Только после этого Стива вспоминает о ссоре.
Для этого, казалось бы, совершенно незначительного фрагмента характерно многое, объясняющее психологию Стивы. Во-первых, чрезвычайно важно, что после грандиозной ссоры с женой на утро он даже не вспоминает о ней. Иными словами, среди последних воспоминаний наиболее актуальными оказываются приятные впечатления от обеда и женщин, которые танцевали на столах. Он весело улыбается, весело думает о том, как же все это было хорошо. Но ни место, ни время, ничто не сигнализирует о грандиозном для него событии. Ночные туфли, подаренные ему женой на день рождения, он надевает механически, они не ассоциируются с женой, поскольку воспоминания о вчерашнем удовольствии заглушают все. Для Стивы как личности как раз характерно доминирование удовольствия над неудовльствием. На первый взгляд это кажется совершенно нереальным, тем более, что ссора с женой была завершающим день событием. Он засыпает с этим, а просыпается все равно с улыбкой на устах.
Еще более характерно для него то, как он реагирует на это воспоминание. Инстинктивно он морщит лоб, т.е. неприятное воспоминание совершенно независимо от него сменяет одну физическую реакцию на другую. Улыбка сменяется гримасой. Мысли проносятся одна за другой. Он всецело на стороне жены, говорит, что она, разумеется, не может его простить. И тут наступает кульминация. Стива говорит, что он всему виной, но не виноват. Ужасно то, что он, не будучи виноват, всему виной.
Найти этому адекватное психологическое объяснение очень трудно. Стива хорошо понимает, что «как-то именно он виной всему тому нехорошему, что случилось с женой», но вся трагедия в том, что он не виноват. Себя он виноватым не считает. Несмотря на всю парадоксальность подобного умозаключения, оно делается совершенно искренне. Будучи честным перед собой человеком, Стива совершенно искренне злом считает только зло сознательно причиненное. В том-то и дело, что элемент сознания начисто отсутствует. Стива хорошо понимает, что он не собирался причинять зла жене, и что не менее важно, он его и не причинил. По его логике, логике честного и доброго человека, зло причинилось само собой, и поскольку он волею судеб в этом замешан, это зло как-то связано с ним, он и оказался всему виною, не будучи никоим образом виноватым.
Существует еще один, значительно более глубокий аспект подобного отсутствия сознательной рефлексии по поводу содеянного. Жизнь для Стивы состоит исключительно из удовольствия и счастья жить. Злу в этой физиологической философии вообще нет места изначально. Интересны в этом отношении объяснения, которых начинается вторая глава. Толстой использует такое сокровенное для себя слово и соответствующее понятие, как «правдивость». Он специально отмечает, что Стива был правдивым человеком. Это очень важно для характеристики как Стивы, так и самого Толстого. Важно также и то, что, говоря о правдивости Стивы, Толстой уже называет его не Стивой, а Степаном Аркадьичем. Ни одно слово в тексте не случайно, и таким образом писатель устраняет какие бы то ни было недоразумения относительно серьезности разговора. В чем же, по мнению Толстого, состояла правдивость Степана Аркадьича. Как раз в том, что не считал себя виноватым. Он исходил из простых вещей. Ему тридцать пять лет, он был красив и не любил жену, которая семь раз рожала и была только на один год младше.
Этим и объясняется его поведение в момент разоблачения, которое он не мог себе простить. Когда жена, потрясая любовной запиской, в истерике спрашивает, что это такое, он в ответ улыбается своей обычной доброй улыбкой. Интересно, что сам Стива называет это рефлексами головного мозга, т.е. он этим хочет сказать, что не собирался улыбаться. Таким образом, становится понятным, как это не будучи виноватым, он оказался виной тому, что произошло. Для него очень характерно и то, что он искренне жалеет жену.
Возможно, намекая на то, что Степан Аркадьич любил физиологию и представляя пронесшуюся в его голове мысль о том, что его улыбка явилась результатом действия рефлексов головного мозга, Толстой говорит о бессознательном. Не случайно именно эту глупую улыбку Стива не может себе простить. По большому счету его мучает сознание того, что он мог поступить бессознательно, т.е. независимо от самого себя («рефлексы головного мозга») рефлекторно навредить себе.
Чувствуя подсознательно свое право на удовольствие, он даже думает, что такая оценка реальности характерна и для жены. Оказывается, что он не смог хорошо скрыть свои грехи, потому что смутно, т.е. подсознательно, был уверен в том, что и жена так думает. То есть жена, как и он, думает, что тридцатипятилетний красивый мужчина имеет полное право на жизнь полную удовольствий вне семьи. Характерно, что в рассуждения Стивы вводится понятие «справедливости». Толстой отмечает, что Стива никогда об этом не думал, не рассуждал, но смутно чувствовал справедливость такого устройства: жена все знает и понимает, что так и должно быть, потому что так справедливо. Важно также, что подобное понимание справедливости никак не связано с христианским. Следовательно, в этом пункте существует очевидный разрыв между подсознанием и сверхсознанием или суперэго Стивы.
Толстой очень точно рисует внутренние и очень глубокие побуждения Стивы. Он хочет забыться, но поскольку забыться сном уже нельзя, он хочет забыться сном жизни. Иными словами, окунуться в гущу жизни.
На наш взгляд, это стремление забыться сном, на которое автор указывает столь настойчиво, однозначно характеризует Стиву как человека подсознания. Для него сон это возможность уйти в тот мир, где ответственность сознания и необходимость принимать решения полностью отпадает. В этом отношении весьма характерно само пробуждение героя. Начинается оно с поворота тела и нескольких уютных движений, направленных на необходимость устроиться поудобнее и вновь заснуть и надолго. И только после этого он вскакивает. Таким образом, здесь можно говорить о мотиве сна, обусловливающем доминирование подсознания в отношении к жизни и поведении. Стива не сонный человек, напротив, он очень деятельный и энергичный, любящий жизнь молодой мужчина. Следовательно, роль сна в его жизни носит скорее символический характер. Она означает не простое присутствие, а глобальность желания отдаться на волю неосознанных стихийных побуждений.
На этом фоне совершенно однозначно может быть понято отношение Стивы к религии. Подчеркивается, что он не выбирал вообще никакого направления или взглядов в политике. По-настоящему его ничто не интересовало.
Характерно, как объясняет это Толстой. Либералы говорили, что все в стране плохо, Стива соглашался, потому что у него постоянно не хватало денег. Они говорили, что брак – это анахронизм, Стива соглашался, потому что не любил жену. Либералы утверждали, что религия это всего лишь способ управления неграмотной массой, и тут Стива был всецело с ними согласен, так как не мог нормально простоять молебен. Начинали ноги болеть. Выстраивается характерная модель: вся идеология личности целиком и полностью оправдана его физическими удовольствиями. Толстой поразительно точно описывает переплетение животных удовольствий, физической радости, с так называемой интеллектуальной рефлексией этого человека на происходящее с ним. Несмотря на ощущение драматизма происходящего, он мгновенно забывает обо всем, если ему предстоит малейшая возможность порадоваться. Такую возможность предоставляет ему обычный завтрак. Он выпил кофе, заел его калачом с маслом и радостно улыбнулся. Толстой пишет, что радостную улыбку вызвало хорошее пищеварение. Невозможно не обратить внимание на то, как все мотивы поведения Стивы автор связывает с «физикой». Всему он находит физическое или физиологическое объяснение. В этом смысле Стива Облонский представляет собой определенный терм, достаточно конкретный в силу реализуемого мотива. Таким мотивом является реализация принципа удовольствия. Проблема заключается в ответе на вопрос, является ли данный терм переменной величиной? Представлены ли в романе другие психологические типы, полностью соответствующие данной модели или мотиву поведения. Еще более важным является ответ на другой вопрос: подпадает ли под понятие «переменной» в структуре данной модели сама Анна? Действует ли и она в соответствии с принципом удовольствия, или стоит искать какие-то другие мотивы ее поведения. Насколько правомерно подводить идеологию под ее поведение? Что касается Стивы, то Толстым создается совершенно однозначный образ.
Список литературы:
- Толстой Л.Н. Анна Каренина. Толстой Л.Н. Собрание сочинений в двадцати двух томах. Том восьмой. М.: Художественная литература, 1981.[schema type=»book» name=»ТВОРЧЕСТВО Л.Н.ТОЛСТОГО КАК УНИКАЛЬНОЕ ПОЛОТНО МАНИФЕСТАЦИИ ФЕНОМЕНА БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО» description=»В статье рассматриваются вопросы манифестации феномена бессознательно психического в художественной литературе. В качестве материала для исследования выбирается роман Л. Н. Толстого «Анна Каренина». Анализируется один эпизод из начала романа. Утверждается, что поведение «разумных существ» в романе мотивировано бессознательными порывами. Описание событий в романе представляет собой описание механизма бессознательной стимуляции. » author=»Алиева Айгюн Паша гызы» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКТЕРИНА» pubdate=»2017-01-30″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_31.10.15_10(19)» ebook=»yes» ]