Введение
С одной стороны, историк, как и любой ученый, должен использовать только проверенные факты, а не домыслы. И при этом ссылаться на источники. Особенно если речь идет о творчестве великого Пушкина. С другой стороны, писатель имеет право высказывать свое мнение, свою версию. Особенно если речь идет о творчестве поэта. Тем более что разгадки пушкинских тайн, как верно подметил В. Козаровецкий, требуют незашоренного мышления и научной смелости [1]. Потому и открытий у дилетантов не меньше, чем у академических пушкиноведов-филологов. А если ниже чьи-то авторские находки остались незакавыченными, в этом, поверьте, не было ни корысти, ни умысла нарушить этику публикаций в научном журнале.
Часть I
«Хочешь ли ты меня любить?»
Одних только писем А.С. Пушкина разным адресатам известно около восьмисот. Более чем на 900 страницах знаменитых тетрадей, в которых поэт записывал свои гениальные стихи, насчитывается около двух тысяч (!) его рисунков. И каждая строчка, каждая буковка бесконечно дорога для нас. Даже если это какие-то пометы, малопонятные надписи в черновиках.
В книге «Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты» [2] опубликованы практически все мелкие записи, заметки, пометы, подсчеты великого поэта. Такие издания – великое благо, потому что в Пушкинский Дом просто так не зайдешь и оригиналы, черновики поэта не посмотришь. А тайн там хранится немало. Например, мало кто знает, что на обороте черновика «Я помню чудное мгновенье…» Пушкин отозвался об Анне Керн, мягко говоря, небрежно, а грубо говоря – отозвался очень даже грубо…
Впрочем, не об этом речь. Намного важнее попытаться расшифровать те пометы на полях, что сделаны более двухсот лет назад рукою гения и которые до сих пор никем не разгаданы. Не собираюсь говорить, что тоже люблю Пушкина и готов прикоснуться к тайне («Любить – это значит, прикоснуться к тайне, но прикоснуться – отнюдь не означает постичь ее». Помните афоризм Платона?) Нет, просто хочу предложить свою версию…
Тайна есть: зашифрованная запись в одной из тетрадей поэта (известно почти два десятка таких тетрадей), инвентарный номер Пушкинского Дома за № 2367, лист 26. Надпись сделана непосредственно под черновым текстом стихотворения «Иностранке» («На языке тебе невнятном») и, вероятно, она как-то связана с этим стихотворением. Дата указана совершенно точно. Выглядит это так: veux tu m’aimer 18/19 Mai 1824. А чуть ниже: pl. v. D`.
Первая фраза переводится с французского однозначно: «Хочешь ли ты меня любить?» Вопросительный знак у Пушкина отсутствует. Что означает вторая, зашифрованная строка, пушкиноведы объяснить не могут.
Сто сорок лет назад Анненков в своей работе «А. С. Пушкин в Александровскую эпоху» [3] прочитал как «Point de D», а по поводу последней буквы спросил: «Не Дегильи ли?» Дегильи – бывший французский офицер, который жил в Кишиневе и с которым у Пушкина был конфликт в 1821 году. Предположение Анненкова кажется маловероятно, так как черновик «Иностранки» сделан спустя три года, уже в Одессе.
Что означают эти зашифрованные буквы – pl. v. D`? Начинать надо, разумеется, с текста стихотворения и, главное, со времени его создания. О чем или о ком думал Пушкин в ночь с 18-го на 19-е мая 1824 года – это невозможно понять, пока не узнаем, с кем он встречался в тот день. И, наверное, не ошибемся, если начнем с женщин. Даже само название стихотворения направляет нас по этому пути. Так что – вперед!
Впрочем, стоп – есть первая подсказка. В комментариях, где специалисты Пушкинского Дома признаются, что тайна зашифрованной пометки на полях еще не разгадана, имеется сноска: «Впервые опубликовано как pl. v. D».
Не знаю, как у вас, но у меня сразу появилась версия. Если это посвящение (что следует из названия стихотворения), то, скорее всего, последняя буква – это имя или фамилия. Но одно дело, когда просто D, а когда D с апострофом? Да еще на французском языке – это определенно говорит о приставке, свидетельствующей о знатности рода. Д`Артаньян – хоть и бедный был, но дворянин как-никак. Может, это не D, а «де»? И тогда понятно, что Анненков пошел по неправильному пути, прочитав шифр как Point de D: там не могло быть два «de»!
Дальше – больше. Массу вариантов я перебрал, пока вдруг не мелькнула шальная мысль, что pl. – это никакой не «плюраль», а… целых два слова, слитые Пушкиным в одно. Тут же откуда-то из подсознания выплыло название знаменитого когда-то французского шоколада – «Pour la Clo». «Для Клотильды» назывался шоколад. Французы ласково сократили имя до «Кло».
«Пур ля» – «для кого»! Вот что значат эти две соединенные Пушкиным буквы! Теперь осталось выяснить, для кого же именно предназначалось стихотворение, написанное в ночь на 19 мая 1824 года, кого спрашивал при этом: «Хочешь ли ты меня любить?»
Вариантов очень много: Пушкин в период южной ссылки был по уши в любви. Но меня интересовали в первую очередь женщины, фамилия которых могла начинаться на «де». Перебирал всевозможные варианты – и вдруг… Неужели это связано как-то с Дерибасом, знаменитым основателем Одессы, фамилия которого в то время писалась как «де Рибас»? Тогда придется начинать, что называется, от печки и заглянуть в историю, которая произошла за сто лет до пушкинского стихотворения, посвященного «Иностранке».
«Незаконнорожденный» отец Екатерины II и ее «кума»
Иван Бецкой (1704–1795) был незаконнорожденным сыном генерал-фельдмаршала князя Трубецкого, сокращенную фамилию которого и получил. Родился в Стокгольме, получил прекрасное образование. Уйдя с военной службы, он долго путешествовал по Европе, а 1722–1728 годы провел «для науки» в Париже, где к тому же состоял секретарем при русском после. Там и началась история, получившая продолжение спустя сто лет.
Где и когда произошла его первая встреча с 17-летней принцессой Иоганной-Елизаветой Ангальт-Цербстской, до сих пор неизвестно. В «Записках» Николая Греча читаем:
«Отец будущей российской императрицы Екатерины II, принц Ангальт-Цербстский, был комендантом в Штеттине и жил с женою в разладе. Она (урожденная принцесса Гольстинская) проводила большую часть времени за границею, в забавах и в развлечениях всякого рода. Во время пребывания ее в Париже в 1728 году сделался ей известным молодой человек, бывший при русском посольстве, Иван Бецкой, прекрасный собою, умный, образованный. Вскоре по принятии его в число гостей княгини Ангальт-Цербстской, она отправилась к своему мужу в Штеттин, и там 21 апреля 1729 года разрешилась от бремени принцессою Софией-Фридерикой-Августой, в святом крещении Екатерина Алексеевна. Связь Бецкого с принцессой Ангальт-Цербстской была известна в то время, все при дворе знали, что императрица Екатерина Великая – наполовину русской крови» [4].
В 1729 году Бецкой вернулся в Россию. Был близок ко двору императрицы Елизаветы Петровны. В 43 года вышел в отставку и надолго выехал за границу. После переворота 1762 года, в котором он, кстати, не принимал участия, Екатерина приблизила постаревшего Ивана Бецкого к своему двору, одарила немалыми капиталами и поручила руководство всеми учебными и воспитательными заведениями. В дела государственные Бецкой не вмешивался и влияния на них не имел.
Еще в 1744 году, когда принцесса Иоганна-Елизавета Ангальт-Цербстская со своей 15-летней дочерью прибыли в Петербург для знакомства и сватовства с наследником российского престола Петром Федоровичем, она встречалась со многими вельможами. Позднее, вспоминая об этом в своих записках, Екатерина II напишет о том, что ее родительница была счастлива видеть таких-то и таких-то людей, «но более всего камергера Бецкого».
Новая государыня была очень похожа лицом на Бецкого. Известно также, что он был один из немногих, к кому императрица ездила в гости, и когда приезжала в дом на Миллионной улице и оставалась с ним наедине всегда целовала ему руку. В те времена так было принято в отношениях между родителями и детьми. 30-го августа 1795 года императрица провела у постели умирающего Бецкого ночь и горько плакала, когда тот умер.
Бецкой не был женат, но имел внебрачную дочь Анастасию, которая стала любимой камеристкой государыни, была с ней запросто и даже называла на людях «кумой». Ей было уже далеко за тридцать, когда она в 1776 году вышла замуж за Осипа (Иосифа) Рибаса, офицера армии неаполитанского короля, который поступил на русскую службу и участвовал в операции по захвату самозванки – княжны Таракановой. Именно граф А. Г. Орлов-Чесменский и порекомендовал Рибаса государыне, занятой в тот момент как раз поисками гувернера для своего сына Алеши, нажитому от Григория Орлова.
Понятно, что честолюбивый неаполитанец женился на «сестре» императрицы исключительно из-за богатого приданого и будущей карьеры. Он не прогадал. По завещанию отца Анастасии досталось 80 тысяч рублей серебром, 40 тысяч ассигнациями, дома в Санкт-Петербурге и много чего еще.
А муж ее быстро стал адмиралом и у себя на родине получил родовую приставку «де». У них родились две дочери: Софья и Екатерина, крестницей которых вызвалась быть сама императрица. Дочь Софья (1794–1827) в 19 лет выйдет замуж за князя М. М. Долгорукова (их внучка, кстати, станет морганатической супругой Александра II) и надолго покинет Россию. Весной 1824-го Софья Осиповна приедет в Одессу – город, который основал ее отец и в котором жил в то время Пушкин.
Гречанка оставила поэта с носом
Теперь вернемся к таинственной надписи на черновике стихотворения «Иностранке». Посмотрим еще раз текст:
На языке, тебе невнятном, / Стихи прощальные пишу,
Но в заблуждении приятном / Вниманья твоего прошу:
Мой друг, доколе не увяну, / В разлуке чувство погубя,
Боготворить не перестану / Тебя, мой друг, одну тебя.
На чуждые черты взирая, / Верь только сердцу моему,
Как прежде верила ему, / Его страстей не понимая.
Говорить, что стихотворение посвящено давнему другу Пушкина, можно лишь с определенной долей сомнений – в те времена так часто обращались друг к другу. В комментариях специалистов утверждается, что стихотворение «Иностранке» посвящено Калипсо Полихрони, с которой Александр Сергеевич познакомился в Кишиневе в июне 1821-го. В то лето он набросал несколько ее портретов, а в 1822 году появилось и обращенное к ней послание «Гречанке». Пушкинисты считают, что и «Иностранке» также посвящено Калипсо.
Вот как пишет о ней Ф. Ф. Вигель в своих воспоминаниях:
«В Кишиневе проживала не весьма в безывестности гречанка-вдова, называемая Полихрония, бежавшая из Константинополя. При ней находилась молодая дочь, при крещении получившая мифологическое имя Калипсо. Она была не хороша собой, высока ростом, худощава, и черты у нее были правильные; но природа с бедняжкой захотела сыграть дурную шутку, посреди приятного лица прилепив огромный ястребиный нос.
…Она многим нравилась, только не мне. Исключая турецкого и греческого, хорошо знала она еще языки арабский, молдавский, итальянский и французский. Ни в обращении ее, ни в поведении не видно было строгости…
Любопытство мое было крайне возбуждено, когда Пушкин представил меня сей деве и ее родительнице. В нем же самом не заметил я и остатков любовного жара, коим прежде горел он к ней. Воображение пуще разгорячено было в нем мыслию, что лет пятнадцати будто бы впервые познала она страсть в объятьях лорда Байрона, путешествовавшего тогда по Греции».
Наблюдательный Вигель подметил две важные детали: то, что для Пушкина Калипсо была интересна из-за ее любовной связи с Байроном; и то, что чувства поэта к гречанке очень быстро угасли. Тогда вопрос – может, эти угаснувшие чувства Пушкина сама Калипсо и пыталась вернуть рассказами о том, что с лордом Байроном «цаловалась»?…
Ответа у меня не было, тем более что большинство исследователей считают, что юная гречанка навсегда покорила сердце поэта, что именно она была много лет его Музой.
Теперь я думаю, что они не правы. Да, почти во всех источниках говорится, что в черновике стихотворение было озаглавлено «Гречанке», потом зачеркнуто, а позже Пушкин назвал его «Иностранке». И тут появляется вторая подсказка, косвенно говорящая, что мы на правильном пути. Всегда надо внимательнее смотреть оригиналы, обращая внимание на мельчайшие детали! На самом-то деле в черновом варианте стоит «Гр…», а не «Гречанке». Но ведь эти две буквы «Гр» могут обозначать совсем другое, допустим, «графине».
Кстати, а была ли она на самом деле гречанкой? Может, просто знала «Историю одной гречанки» модного тогда аббата Прево?
Вигель пишет, что Калипсо знала французский язык – откуда же тогда «на языке тебе невнятном»? Пишет, что уже не было никакой страсти к ней у Александра Сергеевича. А все воспоминания барона Ф. Ф. Вигеля отличаются точностью, беспристрастностью и даже некоторым самобичеванием. И он пишет, что Калипсо ловко воспользовалась антипатией, которую питали к ней с матерью молдаване, и выдала себя за жертву, брошенную английским лордом.
О Калипсо вышло немало книг и даже сняты фильмы. Но только один человек сказал правду. Эрнест Симмонс в статье «Байрон и греческая девушка», посвященной Калипсо, доказал, что она не была прототипом Леилы в байроновском «Гяуре» и не могла быть любовницей лорда. Байрон прожил два месяца в Константинополе, где, как утверждали мать и дочь Полихрони, Калипсо познакомилась с ним. Но английский поэт оказался в турецкой столице в 1810 году, а в это время Калипсо было всего шесть-семь лет.
Так что в Кишиневе она ловко обманула Пушкина, узнав о его поклонении перед английским собратом. И Пушкин это понял. Посвятил ей стихотворение «Ты рождена воспламенять воображение поэтов», занес в свой знаменитый «донжуанский список» – и всё. Послание «Иностранке» адресовано не Калипсо. Не ей он написал «Хочешь ли ты меня любить?» Тогда – кому?
Как вас теперь называть?
На мой взгляд, есть и третья подсказка, точнее – повод для размышлений и предположений. Те самые две буквы «Гр», которые все до сих пор читают, как «Гречанке».
И теперь самое время вернуться к весне 1824-го, когда 30-летняя Софья Осиповна Долгорукова приехала в Одессу – город, который основал ее отец. И не фамилия ли по мужу г-жи Де Рибас заставила Пушкина написать букву «D»?
О ней не многое известно. Знаем лишь точно, что и Пушкин, и Воронцовы были в курсе истории ее деда – значит, и принимать ее надо с соответствующими почестями. Не как особу царских кровей, конечно, но то, что она приходится императрице Екатерине II чуть ли не «внучкой», – это граф Воронцов вынужден был учитывать.
По мужу Софья Осиповна была княгиня. По отцу – неаполитанской виконтессой. Может, отсюда буква «v»? Pour la vicomtesse D` – «для виконтессы де…» Поэт просто не знал, как ее правильно называть. Софья Долгорукова для одесского высшего общества была иностранкой. Она долго жила в Италии и по-французски говорит плохо. Но как же хочется молодому поэту спросить эту красивую неаполитанку: «Veux tu m’aimer»? – «Хочешь ли ты любить меня?»
Теперь все сходится! Думаю, что в доме одесского генерал-губернатора Софья Осиповна Долгорукова была принята, и именно там Пушкин увидел ее. Что было дальше – никто не знает. Известно лишь, что через три года Софья Долгорукова оставит мужа вдовцом. А великий Пушкин оставит нам чудесное стихотворение:
На языке, тебе невнятном,
Стихи прощальные пишу…
Часть II
Тревожная осень 1823-го
Исследователь великого поэта В. М. Лобов (кстати, тоже не профессионал-филолог) пишет [5]:
«Таинственная надпись на черновике «Евгения Онегина» стоит у строфы IX второй главы, в которой было написано: «Певцы слепого упоенья, / Напрасно шалостей младых / Передаете впечатленья / Вы нам в элегиях живых». Затем поэт кое-что зачеркнул и исправил, уточнив чувства, обуреваемые им: «Не пел порочной он забавы… / Он оскорблять гнушался нравы… / Как тот, чья жадная душа / Добыча вредных заблуждений / Добыча жадная страстей / Преследует в тоске своей / Картины прежних наслаждений / И свету в песнях роковых / Безумно обнажает их».
Речь здесь идет не обо всей IX строфе «Евгения Онегина», а о черновике к поэме, точнее – о таинственных пяти буквах слева на полях: «Q. S. F. O. Y.»
Фундаментальная электронная библиотека (ФЭБ) ЭНИ «Пушкин» так комментирует на стр. 298 раздела 17 шифрованную надпись на черновой странице «Евгения Онегина»: «Q. S. F. O. Y. Запись в тетради № 2369, л. 262, на странице, где черновик VIII и IX строф второй главы «Евгения Онегина», писавшихся не ранее 22 октября и не позднее 3 ноября 1823 г. (напечатано впервые у Я. VI, 561). Смысл букв расшифровать не можем. Может быть, они имеют отношение к рисункам голов, находящимся на этой странице» [6].
Понятно, что лучший способ разгадать тайную запись, – сесть надолго с оригиналом и вжиться в духовную атмосферу, в мысли, что одолевали великого поэта в тот период. Поскольку этого не дано, предлагаем свою версию. Но сначала – предыстория.
За два года до появления загадочных пяти букв, в 1821 г., движение декабристов в России вступило в новую фазу: на севере и юге страны параллельно создаются вполне зрелые революционные организации, которые разрабатывают программы преобразования России.
Южное общество сложилось уже в феврале 1821 г. Фактическим вождем его стал Павел Иванович Пестель – сын сибирского генерал-губернатора, полковник. «Его крупная фигура главенствует над заговором», – писал о нем А. Герцен. «Сущий Робеспьер», – назвал его следователь по делу декабристов Боровков. Все, кто знал Пестеля, восхищались его умом и силой воли. Именно Пестель составил манифест декабризма – знаменитую «Русскую правду».
Заметим, что еще до своей ссылки на юг Пушкин был участником одного из литературных обществ декабристов «Зеленая лампа» (филиала Союза благоденствия). В 1821 г. в Кишиневе поэт встречался и беседовал с Пестелем, а в 1822 г. он предупреждает В. Раевского, члена Южного тайного общества, о грозящем аресте (Пушкин жил в это время на квартире генерала Инзова).
Но нас в данном случае интересует только осень 1823-го, с 22 октября по 3 ноября… И, конечно, что было до этого – иначе не разгадать таинственных пяти букв «Q. S. F. O. Y.» Как сказал Ф. М. Достоевский более ста лет назад: «Пушкин унес с собой великую тайну. И мы теперь без него эту тайну разгадываем».
Итак, в 1820 г. Пушкин в Южной ссылке знакомится с членами тайного общества М. Орловым, К. Охотниковым, В. Раевским, И. Якушкиным и другими. Князь Петр Вяземский писал: «Хоть Пушкин и не принадлежал к заговору, который приятели таили от него, но он жил и раскалялся в этой жгучей и вулканической атмосфере».
Поэт часто бывает в Каменке, которая, как известно, была одним из штабов заговорщиков. Здесь – его друзья, здесь его знают и любят. Здесь он читает свои новые стихи. Здесь его стараются уберечь от «политики».
Известный факт: осенью 1823-го Пушкина не принимают на одном из собраний «политических» друзей. Ему явственно дают понять, что он здесь лишний. Поначалу такое недоверие и пренебрежение очень сильно ранит его. Он не может понять – почему? Он в депрессии, болеет, к нему зовут врача, который выписывает на латыни рецепты. Несколько дней поэт не выходит из дому, ничего не делает. Как странно! Еще вчера читали стихи, пили на брудершафт, говорили о будущем великой России. И пели хором гимн, что из Европы привез кто-то из друзей.
В этом гимне прославлялся героический генерал Рафаэль Риего. Его давно боготворили члены тайного общества. И вот уже полгода этот народный герой дерется с французами, защищая Испанию.
Солдаты! Родина зовет нас на бой!
Поклянемся ей победить или умереть!
Так пели они за общим столом. Возможно, слова были другие: переводы популярного республиканского гимна только-только появлялись, как и сама музыка. Имя Рафаэля Риего, который вскоре будет разбит и казнен, тогда у многих было на слуху.
Это было вчера. А сегодня будущие декабристы отвернулись от поэта. Почему? Сказать, что друзья просто берегли бесценный его талант – это значит, ничего не сказать. Нельзя забывать, что очень скоро друзья прямо скажут Пушкину, объяснят ему, что в ближайшее время наступят решительные действия, и его место – во «втором эшелоне».
Дело все в том, что Южное общество собиралось начать революционные действия уже в 1823 году: будущие декабристы намеревались арестовать императора Александра I в Бобруйске во время смотра войск, а затем поднять полки и двинуться на Москву. Одновременно должны были поднять восстание и полки в Петербурге. Но ни Южное, ни Северное общества не были готовы, поэтому царь не был арестован в Бобруйске (приказ был отменен Пестелем), а Никита Муравьев заявил, что Северное общество пока будет заниматься только пропагандой. В 1824 г. переговоры руководителей Южного и Северного обществ будут продолжены.
А в октябре 1823-го Пушкин сидел в своей квартире и писал вторую главу «Онегина». И думал при этом о своих друзьях и о человеке, который был для них идеалом борца за свободу – о Рафаэле Риего. Кстати, рядом с буквами Q. S. F. O. Y. на полях пушкинского черновика нарисованы мужские профили. Левый крайний очень похож на испанского генерала, а правый – на Пестеля.
Полтора года спустя поэт напишет эпиграмму на Воронцова, где с хронологической точностью опишет, что случилось в те дни. На обеде, данном в Тульчине 1 октября 1823 г., Александр I получил письмо Шатобриана (министра иностранных дел Франции) об аресте Риего и сообщил всем об этом. Граф Воронцов тогда прокомментировал: «Какое счастливое известие, ваше величество!». Присутствовавший на обеде декабрист Басаргин писал: «Эта выходка так была неуместна, что ответом этим он много потерял в общем мнении». Скорее всего, это тут же было сообщено Пушкину.
Пять букв – какого алфавита?
Но что это за буквы – Q. S. F. O. Y? Исследователь В. М. Лобов пошел «математическим» путем, пытаясь расшифровать загадку великого поэта. Он старательно выписал из французского словаря все слова, начинающиеся на эти пять загадочных букв. Потом убрал все, что не вписывается в жизнь поэта. Из оставшихся попытался собрать более-менее связанный текст. И вывел итог: это зашифрованное обращение Пушкина к отцу, в нем поэт не хотел обидеть папашу за скаредность, но выразил неудовольствие, что тот не шлет денег.
Никак не могу согласиться, что такой подход мог дать какие-либо аргументированные результаты. Ошибка, на мой взгляд, в том, что это, скорее всего, не французские слова. Тогда какие же?
Я подумал, что «политика» и восторг друзей перед испанским республиканцем значили для Пушкина в тот период значительно больше, чем денежные отношения с отцом. Но испанского языка он не знал. Тогда, может, это латынь? Очень хотелось надеяться, что это какая-либо поговорка либо идиома. Латинско-русский фразеологический словарь ничем не помог.
Впрочем, тут совершенно случайно вспомнилась медицинская фраза «Аква винтум квантум сатис» – «Добавить воды столько, сколько нужно». Эту фразу чуть ли не в каждом рецепте писали в своих сигнатурах эскулапы, особенно – популярные в то время гомеопаты. Не такой ли рецепт лежал перед глазами на столе у захворавшего Пушкина?
Но нет таких идиом в словаре. А вот отдельно перевод есть! Quantum satis – «столько, сколько потребуется». И вдруг – вот это уже становится интересным! – в одном старом словаре обнаружилась сноска: аббревиатура этого выражения (сокращенно Q.S.) в прежние времена нередко употреблялась в Европе для татуировки – как клятва.
Можно ли считать это первым шагом к разгадке таинственной надписи на полях пушкинского черновика? Пока нет. Все зависит от того, что скрывают три последующие буквы. Это могут быть три слова. Впрочем, не раз Пушкин в таинственных записях ставил точки там, где не надо, и наоборот. Так что это может быть и одно слово. Начнем с этого.
Foy. Во французском языке нет такого слова. Но есть очень близкое – Foi. Большая советская энциклопедия дает объяснение этому слову: «Фуа (фр. foi, от лат. fides – вера, верность), в средневековой Западной Европе клятва верности вассала сеньору».
Возможно, Пушкин, прекрасно знающий французский язык, не смог вспомнить, как по латыни пишется «фуа»? Как версия – очень даже вероятно. Добавим, что поэт не был марксистом, жил при крепостном праве, хоть и ненавидел «барство дикое», но понятия не имел о теории революционной борьбы. Друзья, стихи – это намного дороже. Не принимают друзья в свои секретные политические игры – ну и пусть! Душой я все равно с ними! С теми, кто борется за свободу не только в России, но и во Франции, Испании… И вот моя клятва: «Столько, сколько потребуется – клянусь в вечной верности».
Вот, собственно, и все, что скрывается за таинственными пятью буквами на полях черновика «Евгения Онегина». Это – клятва верности великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина своим друзьям и идеалам свободы.
Список литературы
- Козаровецкий В. А. Тайна Пушкина. «Диплом рогоносца» и другие мистификации – М. : Алгоритм-Книга, 2012. – 368 С.
- Рукою Пушкина: Несобранные и неопубликованные тексты / Подгот. к печ. и коммент. М.А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский, Т. Г. Зенгер. – М.-Л. : Academia, 1935.
- Анненков П. В. Пушкин в Александровскую эпоху / Cост. А. И. Гарусов. – Минск : «Лимариус», 1998. – 360 с.
- Греч Н. И. Записки о моей жизни. – М. : «Захаров», 2002.
- Лобов В. М. Прочтение сакральной надписи Пушкина «Q. S. F. О. Y.» в черновике «Евгения Онегина». / Инст-т древнеславянской и древнеевразиской цвилизации (Режим доступа : https://www.runitsa.ru/publications/177. Дата обращения : 20.10.2015).
- Фундаментальная электронная библиотека / Русская лит-ра и фольклор (Режим доступа : . Дата обращения : 15.10.2015).[schema type=»book» name=»ТАЙНА НАДПИСЕЙ НА ПОЛЯХ ЧЕРНОВИКОВ А. С. ПУШКИНА » description=»Александр Пушкин, великий русский поэт, оставил немало тайн. В статье дается версия разгадки некоторых надписей, зашифрованных поэтом в его черновиках. » author=»Королев Виктор Владимирович» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-01-28″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_31.10.15_10(19)» ebook=»yes» ]