Нечаевское дело ‑ это рубеж в истории русской адвокатуры XIX в., в истории отечественной судебной системы. Наметившееся после него медленное, но явное и продуманное наступление на систему новых судов рикошетом отразилась на присяжных поверенных. Спланированное наступление самодержавия существенно меняло обстоятельства и условия деятельности присяжных поверенных. Основной причиной тому стало революционное движение, а самое главное ‑ политические процессы, которые велись не так, как замышляла власть. Существенная доля вины в переходе адвокатуры на положение падчерицы принадлежит прессе, которая отреклась от адвокатуры после того, как, по выражению Щедрина, она «взбунтовалась против опеки печати и, пожелала быть независимой от ее внушения и контроля» [4, с. 226-227]
Как совершенно верно отметил С. М. Казанцев: «Русский суд присяжных, ставший новым шагом в развитии европейской правовой культуры», оказался слишком самостоятельной «судебной республикой» в царской России [5, с. 6]
.Антагонизм между требованиями права и отсутствием настоящего гражданского общества в России дал о себе знать слишком быстро, уже в год официального рождения адвокатуры, в 1866 г., когда Судебной палате были переданы дела о преступлениях печати.
К. Миттермайер, немецкий ученый, адвокат, сравнивая проект устава уголовного судоустройства России с европейскими аналогами, писал: «он стоит выше даже многих новейших законодательных работ» [6, с. 46]. Это и раздражало власти, действовавшие по принципу: «что не разрешено, то запрещено». Даже убеждение самых благонадежных лиц судебной системы в аполитичности нового суда не имело последствий
К защите проявляли мало доверия. Как указывал И. Я. Фойницкий, «не следует скрывать от себя, что если не все, то многие председательствующие видят в адвокатах не помощников правосудия, а его противников» [11, с. 45]. Отчасти подобное положение вызывалось самой сутью адвокатуры, обязанной защищать в большинстве случаев именно виновных.
Абсолютизм стремился оставить в силе старые судебные принципы (или, во всяком случае, совместить их с новыми), что явно противоречило идее суда присяжных поверенных. «Совмещение правозаступничества с судебным представительством повредило достоинству профессии», ‑ констатировал знаток истории русского правосудия [1, с. 336].
Совершенно прав был П. Н. Обнинский, указывая обстоятельства, соблазняющие молодого адвоката сойти с пути истинного: «Наш адвокат поставлен в необходимость слишком часто выходить на улицу, вступать с нею в непосредственные сношения и постоянно якшаться с зачумленными. Тогда как французский адвокат, не спускаясь со своего традиционного пьедестала, работает в кабинете и появляется в суде лишь для того, чтобы <…> произнести свою речь, оставляя всю подготовительную черновую работу <…> на обязанности стряпчего» [1, с. 30]. Подтверждал этот вывод и Вильский [3, с. 56].
В России существовала, процветала, не преследовалась (т. к. вопрос о монополии на адвокатскую деятельность не был решен в пользу присяжных поверенных) своеобразная тайная адвокатура, причем трех видов: а) темных, безграмотных т. н. судебных представителей, принимавших уголовные дела (фактически, в эту категорию могли входить все правоспособные лица); б) непатентованные тайные ходатаи по гражданским делам; в) тайные сочинители кляуз, не рисковавшие выступать в суде.
Следует признать невозможность существования в России второй половины XIX в. полноценной сословной организации присяжных поверенных. «Главным недостатком ее является то обстоятельство, что закон допускает вмешательство в дисциплинарные дела сословия посторонней власти» [3, с. 343]. Судебная палата, не занимаясь непосредственно адвокатами, по закону наряду с Советом имела право в дисциплинарном порядке исключать из сословия адвокатов, лишать всех полномочий. Следует отметить: кассационные жалобы, допускавшиеся в течение долгого времени, с 1885 г. Сенатом не принимались. Это был далеко не единственный шаг правительства, ограничивавший правовую деятельность присяжных поверенных. Еще «в 1875 г. было приостановлено дальнейшее учреждение Советов присяжных поверенных, а в 1889 г. открытие отделений Советов присяжных поверенных» [2, с. 308].
В период расследования дела «нечаевцев» министерство юстиции подготовило пространную записку, где обосновывались неудовлетворительные результаты существовавшего порядка расследования политических преступлений. Неудачный для властей ход политического процесса породил изданные 19 мая 1871 г. «Правила о порядке действия членов корпуса жандармов по исследованию преступлений» [8, с. 49615]. Первая часть «Правил…», касавшаяся обнаружения и расследования общеуголовных преступлений, значительно расширяла дознавательные функции органов жандармерии, что явно шло вразрез с уставами 1864 г. Элементарные права подследственных не были защищены, учитывая, что присяжные поверенные не допускались к предварительному следствию.
Еще более диссонирует с новыми судебными уставами третья часть «Правил…» касающаяся производства дознаний по государственным преступлениям. Администрация обретала неограниченные возможности для внесудебной расправы по политическим делам, поскольку следствие передавалась в руки офицеров жандармского корпуса. Более того, власти получали право и при отсутствии улик, т. е. какого бы то ни было законного основания передать дело в суд, административными мерами расправиться с любым подозреваемым в участии в революционном движении [8, ст. 21-22, 25].
Хотя с закона 19 мая 1871 г. началось законодательное наступление на судебную реформу [2, с. 311] организация адвокатуры, несмотря на все потрясения, «сохранилась с небольшими изменениями, внесенными позднейшими законами 1874 и 1889 годов <…>» [1, с. 322]. Однако, как говорилось, ограничения судебной системы рикошетом отражалось на адвокатуре. Об этом свидетельствует и принятый 7 июля 1872 г. закон, который являлся «следствием нечаевского процесса» [23, с. 317-321].
По этому закону особо важные политические дела переходили в юрисдикцию Верховного уголовного суда, а в Судебной палате оставались лишь самые незначительные из них. Основная же масса дел о государственных преступлениях передавалась Особому присутствию Правительствующего Сената.
Коснулся новый закон и гласности судопроизводства, одного из важнейших положений судебной реформы. Сверху было установлено, что двери зала судебного заседания должны быть закрыты не только при рассмотрении дел по обвинению «в произнесении дерзких оскорбительных слов против государя императора или чинов императорского дома», ‑ как указывалось в 1056 ст. Устава уголовного судопроизводства 20 ноября 1864 г. [10, ст. 1056], но и при рассмотрении других государственных преступлений по усмотрению суда [8, ст. 25]. В условиях ограниченной гласности ущемлялись права не только обвиняемых, но и адвокатов.
Существенно ограничил гласность (а в состязательном процессе именно она обеспечивает объективность хода судебного следствия и решения присяжных) закон 14 августа 1881 г. «О мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия».
В соответствии с этим законом в местностях, объявленных в состоянии усиленной и чрезвычайной охраны, а также в местностях, состоящих на военном положении, генерал-губернаторы, военные начальники и министр внутренних дел имели право требовать закрытого судебного разбирательства любого дела «рассмотрение коего может послужить поводом к возбуждению умов и нарушению порядка» [9, ст. 1,17].
Этот закон и закон 1872 г. вмешательством в сферу компетенции суда фактически аннулировали гласность. Судебные органы были подчинены администрации, соответственно во многих случаях судебная ответственность подменялась грубым администрированием.
Чрезвычайное положение, введенное по этим законам, вообще изменило нормальное соотношение между судом и администрацией в пользу последней. Отношение между присяжными поверенными и магистратурой всегда были сложными, а стали вовсе затруднительными, поскольку судебный процесс оказался под дамокловым мечом со стороны властей, которые любое неугодное дело могли изъять из ведения окружного суда. Судьи шаг за шагом становились марионетками как местной, так и центральной власти. Естественно, что от этого сильно страдал авторитет как самих судей, так и новых судов.
Литература
- Васьковский Е. В. Организация адвокатуры. СПб., 1893. Ч. 1 – 2. Ч. 1.
- Виленский Б. В. Судебная реформа и контрреформа в России. Саратов, 1969.
- Вильский Н. Деморализуется ли наша адвокатура? (Ответ П. Н. Обнинскому) // Журнал гражданского и уголовного права. 1891. № 1.
- История русской адвокатуры. Т. 1.
- Казанцев С. М. «Судебная республика» царской России // Суд присяжных в России. М., 1999.
- Миттермайер К. Новый проект русского уголовного судопроизводства//Журнал министерства юстиции. 1864. Т. 22.
- Обнинский П. Н. Откуда идет демократизация нашей адвокатуры // Юридический вестник. 1890. № 8.
- ПСЗ.-II. Т.XLVI. № 49615.
- СЗ. 1892. Т. XIV (приложение к ст. 1, 17).
- Судебные уставы с изложением рассуждений на коих они основаны. Ч. II. // Устав уголовного судопроизводства. Спб., 1867. Ст. 1056.
- Фойницкий И. Я. Защита в уголовном процессе как служение общественное.СПБ., 1885.[schema type=»book» name=»Русская адвокатура и власть во второй половине XIX в.» description=»Адвокатура как система сложилась в России в пореформенный пе-риод и имела большие препятствия в реализации своей деятельности. Каковы эти проблемы и причины их появления и болезненной реакции власти автор по-пытался проанализировать. Влияния европейской системы на формирование от-дельных структур, попытка наладить компромисс с власть.» author=»Степанова А.В.» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-04-24″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_ 28.03.2015_03(12)» ebook=»yes» ]