Одной из актуальных проблем современной лингвистики, а также смежных наук: лингвокультурологии, лингвострановедения, этнолингвистики, этнопсихолингвистики, лингвоконфликтологии, межкультурной коммуникации и других является дальнейшее расширение представлений о специфике национального мировоззрения. В настоящее время национальное мировоззрение представляется единством языковой и концептуальной моделей мира народа говорящего на одном языке. Национальная специфика языковой модели мира народа (далее – ЯММ) в языкознании не оспаривается, тогда как национальная специфика концептуальной модели мира народа (далее – КММ) вполне справедливо подвергается сомнению, поскольку мир един для всех наций и народов. Не углубляясь в проблему взаимоотношений языковой и концептуальной моделей мира, в рамках данной статьи будем считать национальную КММ системой денотатов, представляющих собственно знание о явлениях мира и взаимоотношениях явлений в мире. А национальную ЯММ будем считать системой лексических значений слов, которая представляет наивные знания народа о мире.
Как отмечает Л.М. Пелипенко, «важным основанием для сопоставления фразеологических единиц разных языков является тот факт, что данные единицы принадлежат к языковым универсалиям – тем явлениям, которые характерны для любого языка. В чем конкретно проявляется различие фразеологической системы двух или более языков можно установить лишь при их сопоставительном изучении» [3].
Идиоматическое выражение, несмотря на справедливость постулата общего языкознания о произвольности связи между формой и семантикой, все же сохраняет образную внутреннюю форму. Поскольку именно фразеологию единогласно относят к тому участку языковой системы, который отражает национальную специфику ЯММ, в данной статье будет рассмотрено национальное представление о собаке в русской и вьетнамской КММ, извлеченное из фразеологических систем обоих языков. Описываемое здесь национально-языковое представление о явлении СОБАКА терминологически справедливо именовать национальным денотатом, так как понятие денотата в сущности полностью покрывает представление об исследуемом здесь ментальном явлении.
Если КММ имеет национальную специфику, то и смысловой объем денотатов (их семантическая структура), зафиксированный фразеологической системой разных языков должен быть различным. В состав свойств денотата, зафиксированных фразеологической системой, могут входить как объективные, так и субъективные свойства явления. Под объективными свойствами денотата здесь будем понимать объективные свойства явления, не зависящие от оценки его в структуре национального сознания. Под субъективными свойствами – представление, содержащее какую-либо оценку явления.
Таким образом, в данном сопоставительном исследовании фактически рассматриваются два национальных денотата: русский собака и вьетнамский chó. Поскольку домашние животные – древнейшие спутники человека, национальные денотаты собака/chó также являются древнейшими, что делает их базовыми устоявшимися денотатами, развитие которых можно считать завершенным.
Собака – это не просто домашнее животное, а компаньон и постоянный спутник человека, незаменимый помощник, беззаветно преданный и верный его товарищ в любых областях человеческой жизни – на службе и на отдыхе, на промыслах и на охоте, в быту и в дороге.
Фразеологизмы с компонентом собака/chó занимают достаточное место как во фразеологии русского, так и во фразеологии вьетнамского языков. Образ этого животного используется для олицетворения различных черт характера и облика человека, но из-за различий природной среды, культурно-исторических реалий, национального менталитета символика животных в русской и вьетнамской фразеологии обнаруживает как общие, так и специфические черты.
Собака как символ преданности во вьетнамском языке представлена во фразеологизме chó không chê chủ nghèo, что дословно означает «собака не порицает хозяина за то, что он беден». Данная пословица подчеркивает, что качества хозяина безразличны для собаки. В русском языке имеются фразеологические эквиваленты этому выражению: собачья верность, собачья преданность.
Преданность хозяину следует отнести к объективным свойствам денотата СОБАКА. Этим свойством обладают оба исследуемых национальных денотата:
и русский, и вьетнамский.
Собака является одновременно символом преданности и объектом презрения, то есть носителем отрицательных свойств, качеств. Например, во фразеологической единице nhục như chó «срамной, позорный как собака» выражается представление о собаке, как о нечистом животном. Русский эквивалент для представления о нечистоте – свинья: свинья позорная, грязный как свинья.
Однако косвенно представление о нечистоте все-таки связывается в русской КММ с собакой, так как образ этого животного соседствует с образом черта во фразеологизме к (ко всем) чертям собачьим. Близкие отрицательные свойства зафиксированы также во фразеологизме собаке (псу) под хвост, который имеет значение «напрасно потерянный» и выражает высокую степень сожаления. Прямое же выражение высокой степени презрения к денотату СОБАКА в виде фразеологической единицы устарело, оно присутствовало в русском языковом сознании прежней эпохи для выражения свойств человека, вызывающих презрение и негодование: (аки) пес смердящий. Названная фразеологическая единица была заимствована из старославянского языка, возможно, чуждость данной фразеологической единицы и была условием выхода из активного словаря.
Черная собака во вьетнамской КММ символизирует невезение: đen như chó mực\ đen như chó, что дословно значит «неблагополучно как черная собака». В русской мифологии аналогичен образ черной собаки, в которую обращается ведьма для злых дел, это явление многократно отражено в русских быличках. Приблизительным эквивалентом названного фразеологизма является русская пословица Черного кобеля не отмоешь до бела о человеке, проявляющем скрытые отрицательные качества, подлость.
Интеллектуальные свойства денотата СОБАКА в русской КММ зафиксированы в виде представления об уме этого животного: собака умная и понимает человека без слов. В наивном общественном сознании русских присутствует мнение о том, что самые высокие интеллектуальные способности имеют собаки-дворняжки (на интернет-форумах всерьез обсуждают качества собачьего ума, а в собаководстве даже выделяются 15 самых умных пород собак). И хотя фразеологические словари не фиксируют идиому собачий ум, сочетаемость лексем собака и умный, безусловно, достаточно частотна в современной русской речи. К тому же в русской лингвокультуре содержатся и такие выражения, в которых образ собаки служит обозначением определенной доли мудрости, опыта, зрелости. Например: Старую собаку не батькой звать; Попову собаку не батькой звать. То есть наблюдается принципиальная возможность сопоставления роли старой собаки с ролью отца.
Напротив, во вьетнамском языке имеется фразеологизм ngu như chó «тупой как собака», следовательно, вьетнамская КММ не фиксирует высоких интеллектуальных свойств у денотата СОБАКА.
Однако во вьетнамской лигвокультуре оценивается то обстоятельство, что долгая жизнь собаки, полная лишений и неустроенности, приводит к приобретению с годами мудрости, ума. Приблизительно эквивалентным по оценке этого качества является выражение chó già giữ xương, что буквально означает «старая собака сохранит кость». Так говорят о бессмысленно жадном человеке, который не может воспользоваться чем-либо и другим не позволяет.
Аналогичное качество бессмысленной жадности обнаруживается в русском выражении собака на сене. Однако в этом русском фразеологизме отсутствует сема, характеризующая мудрость, и присутствует сема, характеризующая злобность.
Данное исследование позволило обнаружить еще одно отличие. Вьетнамский фразеологизм bẩn như chó… chó chui gầm chạn дословно переводится «грязный как собака, которая забирается под шкаф» и используется для выражения презрения к мужчине, который подчинятся жене, не является главой семьи. Русский фразеологический эквивалент для обозначения такого мужчины у жены под каблуком (башмаком) никак не связан с образом собаки.
Таким образом, лишь некоторые отрицательные, и некоторые положительные субъективные свойства денотата СОБАКА совпадают в русской и вьетнамской КММ. Дальнейшее исследование показало еще большие различия.
Во вьетнамской традиции имеется фразеологическая единица со значением «приход собаки означает будущее процветание»: Mèo đến nhà thì khó, chó đến nhà thì sang. (Mèo đến thì khó, chó đến thì sang). Дословно эту идиому можно перевести как «кошка приходит (в дом) c бедностью – собака приходит (в дом) с богатством». В русской КММ с богатством связан образ быка: Богатый, что бык рогатый: в тесные ворота не влезет; Мужик богатый, что бык рогатый; Богатство с рогами, бедность с ногами и др.
Фразеологим chó cái cắn con буквально означает «сука укусит своего ребенка» и имеет смысл «злая мать». У русского денотата СОБАКА такого фразеологического значения не обнаружено.
Фразеологизм Chó càn cắn dậu буквально переводится как «злая собака укусит изгородь» и имеет значение «скандалист – человек, который часто задирается к другим». Выражение mèо đàng chó điếm в прямом значении относится к бездомным кошкам и собакам. В переносном значении характеризует неприличных людей, негодяев, бродяг. То есть выявляются следующие субъективные свойства вьетнамского денотата СОБАКА: злая мать, скандалист, негодяй.
В состав многих русских фразеологизмов тоже входит компонент собака, выражающий отрицательную субъективную оценку. Жить, как кошка с собакой имеет значение «быть в постоянной ссоре, вражде». Во вьетнамском языке тоже имеется фразеологизм như chó với mèo, который является полным эквивалентом названному последним русскому фразеологизму.
Злой как собака («очень злой») по смыслу соответствует вьетнамскому фразеологизму dữ như cọp, что буквально означает «злой как тигр».
Русское сравнение как собака в сочетании с некоторыми глаголами и прилагательными фиксирует высокую степень признака, обладающего родовой семой качественности и имеет значение «совершенно, совсем, очень сильно» (устал как собака, голоден как собака). То есть русский денотат СОБАКА субъективно фиксирует тяжелую, нищую, неустроенную жизнь. Фразеологизм жить собакой означает прожить жизнь в бедности, нищете. Выражение собачья смерть интерпретируется как смерть, уход из жизни без покаяния в силу того, что у собаки нет души, нет веры.
Надоел как собака в русской лингвокультуре характеризует назойливость. Во вьетнамском языке эквивалентный фразеологизм отсутствует, это значит, что вьетнамский денотат СОБАКА не включает названное качество.
Ругается (лается) как собака означает высокую степень грубости и высокий уровень громкости речевого действия, а также высокую степень агрессии, к нему также не имеется эквивалентного вьетнамского фразеологизма. Отсутствие вьетнамского фразеологического эквивалента здесь свидетельствует, возможно, о положительном отношении к названным качествам собачьего лая в структуре вьетнамского денотата, тогда как в структуре русского денотата эти качества собаки могут быть оценены и как положительные, и как отрицательные в зависимости от ситуации.
Русский фразеологизм собаку съесть означает «быть знатоком чего-либо, приобрести основательные знания, умения, навыки в чем-либо, большой опыт». Однако к качествам денотата СОБАКА это выражение не имеет никакого отношения, о чем свидетельствует полностью утраченная внутренняя форма.
Фразеологическое выражение нужен как собаке пятая нога – «нисколько, ничуть, совершенно не нужен» – обусловливается сугубо объективными свойствами русского денотата, в котором фиксируется наличие четырех ног у названного животного.
Каждая собака знает – «знает всякий, каждый, любой, в том числе и ничтожный (о человеке)» в русской лингвокультуре вновь подчеркивают субъективные отрицательные свойства денотата. Во вьетнамском же языке нет смысловых эквивалентов таким фразеологизмам с компонентом «собака», а следовательно, денотат не имеет названных свойств.
Анализ фразеологизмов с компонентом собака / chó в русском и вьетнамском языках показал фиксацию различных свойств в структуре отражающих одно и то же явление . Этот факт, безусловно, связан с коллективным мировосприятием носителей русского и вьетнамского языков. То есть исследование выявило наличие конфликта между непосредственно отражаемым миром и миром образов, представленных в языке [2].
ЯММ – это ментально-лингвальное образование, информация об окружающей действительности, запечатленная в индивидуальном и коллективном сознании и репрезентирующаяся средствами языка. ЯММ консервативна и долго хранит архаичные элементы [3, с. 400].
Интерпретативная функция ЯММ обеспечивает видение мира [там же]. Эта функция, как представляется, непосредственно связана с субъективными свойствами денотата. Регулятивная функция ЯММ – служить ориентиром. Посредством этой функции ЯММ отражает объективную действительность [3, с. 402]. Регулятивная функция ЯММ в частности исполняется при реализации объективных свойств денотатов через фразеологические единицы.
Список литературы:
- Гончарова Н.Н. Языковая картина мира как объект лингвистического описания // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки.- Вып. 2, 2012. – С. 396 – 405.
- Лурия А.Р. Язык и сознание. – Ростов/н/Дону, 1998.
- Пелипенко Л.М. Об одном из алгоритмов контрастивного изучения фразеологических единиц// Известия высших учебных заведений. – Т. 3. Вып. 2. Сер. «Гуманитарные науки». Раздел «Лингвистика», 2012. – С. 123 – 129.[schema type=»book» name=»ФРАЗЕОЛОГИЗМЫ С ЛЕКСИЧЕСКИМ КОМПОНЕНТОМ «СОБАКА/CHÓ» ВО ВЬЕТНАМСКОМ И В РУССКОМ ЯЗЫКАХ» author=»Корбут Александра Юрьевна, Нгуен Хоанг Нгок» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-05-25″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_ 30.01.2015_01(10)» ebook=»yes» ]