Автор утопии «Рай земной, или Сон в зимнюю ночь» К.С.Мережковский (ученый-биолог, брат писателя Д.С.Мережковского) писал в 1903 году: «Прогресс сам по себе мучительнейшее явление, но чем он подвигается дальше вперед, тем он становится все мучительнее и мучительнее – вот закон природы, ужаснейший, уродливейший из ее законов» [1.С.191]. И вот какую картину, спустя столетие, рисует М.Эпштейн в «Манифесте нового века» относительно «человека» как продукта новейшей, компьютерной цивилизации, поколения Интернета (ПИ), всемирной паутины. «Информационный век, — пишет Эпштейн, — прокладывает дорогу трансформационному веку, каким обещает стать ХХI <…> Мы – биологическая протоплазма технической цивилизации, мы носители прото-интеллекта, мы – прото-машины, именуемые “организмами”. Мы – робкие дебютанты на сцене техно-трансформационной цивилизации. Вот это мироощущение я и называю – debut de siècle <…>. В мозгу будет время от времени вспыхивать табличка-напоминание: “Выбирай мысли!” или “Выбирай, о чем думать!”» [2. С.180-198].
Нечто подобное изображала классическая антиутопия (например, стирание памяти у завербованных на Марс землян в «Сиренах Титана» (1959) К.Воннегута – тот же контроль над разумом, или «эпсилонполукретины» у О.Хаксли). Но Эпштейн ведет речь не о метафорической или виртуальной реальности. Он ведет речь о реальной действительности ХХI и ХХII века, о людях самого массового уровня, о которых прежняя «большая» литература вспоминала на сюжетной периферии, при этом писала о «маленьком» человеке всегда, Сейчас речь идет не о человеке, не об индивидуальности, а — о такой «мутации человечества», из которой появится некий «ангелоид», свободный от «видовых физиологических потребностей», сродни старинному «миру духов», но только основанной на «техно-экономической перспективе».
На этом сложном реальном мотиве ожидания желанных и одновременно опасных перемен (на стадии информационного общества) появляются литературные тексты, которые идут рука об руку с реальностью, как будто авторы записывают события, поведение и поступки персонажей, их речи в режиме текущего времени. Поскольку эти ожидания не реализуются, их литературные отражения получают утопический отсвет, формируя новейший утопический дискурс.
Утопия во всех вариантах, в том числе негативном, т.е. антиутопии, не уходит из литературы, как из самой жизни не уходит утопическое сознание. Утопия переживает века, и сегодня мы с уверенностью можем сказать, что благодаря этой особенности человека он надеется получить ответ на свой самый «проклятый» вопрос о смысле всего, что составляет понятие жизни прошедшего, сущего и будущего, о своем положении во времени и пространстве. Человек по-прежнему необратимо «спотыкается» об абсурд экзистенциального вопроса: Дар напрасный, дар случайный,/Жизнь, зачем ты нам дана?/И зачем судьбою тайной/Ты на казнь обречена?(А.С.Пушкин). Чем старше человек, тем острее он чувствует свою экзистенциальную беспомощность перед этим вопросом. Принятие смерти облегчала религия, одна из опор которой представала как раз в утопической ветви литературы (сказка, миф, фантастика). В век глобальной информации религия уже недостаточна, и возникшая брешь в сознании опасно нарушила уравнение мечты и реальности.
Бессмертие искали в основном в космосе. Любимой планетой смыслоискателей был Марс. Но вот русская постутопия 1990-х годов начинает переносить поисковый вектор в подземные пространства. В отличие от классической утопии, где большое место занимает образ Неба – вожделенная мечта Единого государства, символ космически-беспредельного расширения пространства для такого Государства, как в «Мы» Е.Замятина, значит — фантастического преодоления бесконечности, авторы постутопических сюжетов обращают взоры в нижние миры, в подземное пространство. Почти все космические утопии, «обживая» Небо, показали, что Небо оказалось слишком жестким и бесплодным, его манящая звездная красота обернулась призрачной пустотой, а структура Космоса – бессмысленно-бесконечной иерархией (направленной в конечном итоге против Земли и ее обитателей). В то же время в результате реальных космических открытий Небо утратило свою загадочную недосягаемость. Небо раскрылось. Внутренняя жизнь земной толщи, напротив, оказалась более закрытой и заманчивой именно в смысле утопического пространства: не получился остров, не получился город, так, может быть, подземелье даст желанный результат. Подземное пространство, кроме того, содержит сравнительный смысл в оппозиции к земле. В одном мире концентрируются добро и свет, в другом – зло и мрак. Подобную структуру общества воссоздал еще Г.Уэллс в «Машине времени» (1895): не ведающие зла, не знающие труда, праздные, изящные, маленькие, беззащитные элои, населяющие светлый наземный мир, — и злобные, хищные морлоки в темном подземелье. Это соответствовало и мифологическим представлениям о мрачном подземном царстве Аида, и Дантовским кругам ада и о Небе как обиталище Богов.
В постутопии 1990-х годов происходит пространственное смещение: подземное пространство представлено как убежище, единственная альтернатива наземному, захваченному злобной толпой, а в подземелье, освещенном уютным искусственным светом, обитает добропорядочное высокоинтеллектуальное общество («Лаз» В.Маканина, 1991); в «Записках экстремиста» А.Курчаткина (1992) нетерпеливая, отделившаяся от отцов молодежь спускается в подземелье, чтобы построить метро. Подобная метаморфоза в повести В.Пелевина «Омон Ра» (1994) строится на остроумных литературно-культурных ассоциациях и аллюзиях, как это умеет делать писатель. Виртуозно сконструированное тройственное пространство «небо – земля – подземелье» целенаправленно воплощает инстинктивно-книжный путь героя по формированию сознания, которое в будущих романах Пелевина займет главное место среди всех других мотивов. Воспитанный на книгах о «настоящем человеке», Омон Ра и его рано умерший брат Овир — урожденные Кривомазовы, литературно ориентированные на братьев Карамазовых. Омон тяготится земной, будничной рутиной повседневного существования и весь устремлен к небесно-космическому верху. Первый подвох своей небесной мечты он ощутил в момент поступления в летное училище имени Маресьева: вступительный экзамен здесь проводится в форме тайной ночной операции по отрезанию ног у юных абитуриентов, а следующий сразу выпуск курсантов превращается в огневую пляску «Калинки» на протезах. Далее по ходу повествования абсурдный нарратив нарастает: космическая школа, например, располагается в глубоком подземелье.
Омон Ра – один из первых персонажей Пелевина, персонаж-симулякр, вынашивающий единственную небесную мечту, счастлив, что она вот-вот исполнится. Но он не знает, что цель космической школы несколько иная: он должен стать настоящим человеком (в маресьевском смысле). Именно этому его учат.
В пелевинский учебно-воспитательный метатекст вступает мотив оборотничества, в рамках которого организуются все превращения персонажей, фантастические и фэнтезийные извивы сюжетного движения, мощно прорастают литературные ассоциации, как это мы видим в романе «Священная книга оборотня» (2004). Столь же ярко вписывается в этот мотив роман «Empire V» («Ампир В», 2006), где представлен еще один вариант оборотничества: насильственное превращение героя, молодого человека «благородного аристократического рода» в вампира. В будущем (действие происходит в 2028) российское общество разделено на две неравных по всем параметрам части: высшая (вампиры) и низшая (человеческое стадо). Рома, получивший в момент превращения имя Рамы Второго, проходит обучение в школе вампиров, в которой изучаются две главные науки – гламур и дискУрс. Цель преподавания этих дисциплин – подготовить выпускников к управленческому, то есть паразитическому образу жизни за счет человеческого стада. В отличие от «Священной Книги», где Пелевин еще находит архетипическую основу воспитания (через «возрастную» главную героиню), в «Ампире» эти связи уже прерваны на самой важной точке воспитательных традиций – культуре. Халдейский преподаватель вампирской школы Калдавашкин говорит Раме: «Ваше поколение уже не знает классических культурных кодов. Илиада, Одиссея – все это забыто. Наступила эпоха цитат из массовой культуры, то есть предметом цитирования становятся прежние заимствования и цитаты, которые оторваны от первоисточника и истерты до абсолютной анонимности» [3. С.273]. Эта отчужденность от традиций ведет к перерождению духовности, превращению ее былого смысла в «понты», которые теперь нужно «кидать…надлежащим образом» (С.83). Именно этому ускоренно обучают Раму и Геру, которым предстоит стать настоящими вампирами. Структура общества, таким образом, здесь более четкая в своей двойственной и непримиримой разделенности.
Мир вампиров обладает изысканной и высокомерной культурой, которая воплощена в языке как переходной субстанции вампиризма. Язык – знак власти над людьми, из которых отдельные избранные «кандидаты» допускаются в мир вампиров, чтобы стать очередным «телом» — носителем языка. Вампиры нуждаются в единственной ценности, которой обладают люди, — это кровь, поскольку только она может поддерживать бессмертный жизненный тонус вампиров и их культуры. Человеческая кровь – единственная ценность и для самих людей в том смысле, что она является их сырьевым ресурсом для «баблоса» как главного знака их показного престижа в обществе, которым прочно управляют вампиры и которому люди ничего больше не могут предложить. Высший мир сверхчеловеческих возможностей и потребностей уже не нуждается в прикрытии своей правды о презрении к человечеству, которое вампиры путем длительных генетических модификаций вывели подобно тому, как «собака или овца были выведены человеком» (С.168).
Вампиры – продолженная метафора былых советских «воспитателей», о которых Пелевин много рассказал в прежних своих сюжетах: например, в повести «Омон Ра», где преподавались идеологические дисциплины, наподобие «Сильных духом», а преподавателями были немощные телом Урчагин и Бурчагин (раздвоенный герой Н.Островского – забытый ныне Корчагин, прошедший школу революции и знающий, «как закалялась сталь»), задача которых заключалась в воспитании настоящего (советского) человека. Литература об этом человеке войдет в школьное преподавание как главный предмет. Теперь же в школе вампиров преподавателями становятся сильные и уверенные «скандинавские асы», бог весны, Иегова, Энлиль, Бальдр, презревшие немощь своих предшественников, но принявших роскошное наследство власти и воспитывающих теперь «настоящего сверхчеловека» (так перекликается подзаголовок романа «Повесть о настоящем сверхчеловеке» с известной в советском прошлом книгой Б.Полевого «Повесть о настоящем человеке», 1946).кого мозга Новопосвященные вампиры Гера и Рама проходят именно такую школу, чтобы быть введенными в высшие вампирские сферы, и, обретя статус сверхчеловека, способствовать укреплению нечеловеческого государства. Рама становится в финале Другом Иштар, начальником гламура и дискурса и богом денег. Какие злодеяния предстоит ему совершить на этом посту, автор не описывает, но намек на то, что они будут совершены, достаточно ясен.
В романе В.Пелевина «Бэтмен Аполло» (2013) продолжается поисковый сюжет вампира Рамы, отягощенный отчетливо звучащим лейтмотивом страдания. И этот главный мотив русской литературы, введенный в новый контекст ХХ-ХХ1 в.в. со всеми его старыми, классическими устоями, традициями, верой и безверием, разрастается до той точки предела, за которым уже невозможно «старое» терпение и нужно искать какую-то новую форму и новую сущность страдания. Что касается новой формы русского страдания, то это переход на маску, маскарад всей системы существования, внешности, прежде всего лица, поведения, деятельности – все это превращается в симулякры, которые становятся сущностью всех персонажей Пелевина. Фантастическая реальность до мельчайших деталей, которые при этом воспринимаются совершенно естественно, — реальней не бывает. Даже и при том, что автор постоянно напоминает о лжи, неискренности, лицемерии, наконец — о непредсказуемости следующего сюжетного шага, остается загадка как единственная надежда на выход из «невыносимой легкости бытия».
Бэтман Аполло – одна из самых изысканных, остроумных и загадочных масок Пелевина, обставленных множеством «защит»-кодов от разоблачения (пока он сам не признается в том, что он не последняя инстанция Ада-маскарада). Он – центр, организующий весь виртуальный пласт романа, определяющий приключения других персонажей, в том числе Рамы Второго, главного искателя истины, который подошел ближе к разгадке.
Все «чистые» вампиры пытаются достичь бессмертия, в котором видят главный смысл своего существования. Вампиры-полукровки (бывшие люди) могут быть награждены бессмертием за особые заслуги. Но ни тем, ни другим это не приносит освобождения от страдания, не приносит счастья даже вожделенный «золотой парашют». Рама, назначенный на смертельно опасную профессию ныряльщика, должен пройти стажировку у своего предшественника Энлиля Маратовича, а затем международную школу ныряльщиков, открывает для себя очередную возможность для самореализации. На вопрос Эза, чем занимаются ныряльщики, учитель Улл отвечает: «<…> Прежде всего, экстракция различных сведений. Ныряльщики имеют доступ даже к тому, что исчезло из мира людей. Раньше часто бывало, что носителя важной информации сперва убивали, чтобы до его памяти никто не мог дотянуться, а потом к нему нырял вампир…Многие громкие убийства были связаны именно с этим» [4. C. 138]. Метафора ныряльщика уже фигурировала в романе Пелевина «Ананасная вода для прекрасной дамы» (2011). Герой первого сюжета «Операция “Burning Bush” Семен Левитан, усвоивший голосовую стилистику своего знаменитого тезки, завербованный в тайную спецслужбу, ныряет в ванну, чтобы с помощью сложной коммуникационной аппаратуры связываться с президентом США Бушем и от имени Бога внушать ему российскую «правду». [5].
Рама проходит разные школы на протяжении всего повествования, встречается с могущественными персонажами (известными по мировой мифологии и придуманными автором романа), шаг за шагом движется по информационной ленте, с помощью всезнающей американки Софи попадает к вечному Дракуле, от которого узнает, что тот не может ему помочь; к Бэтману Аполло, который оказался оборотнем Софи и т.д. Но так и остается на трагическом распутье между «революцией» и «смирением».
Литература
- Мережковский К.С.Прогресс отвратителен// Мережковский К.С. Рай земной, или Сон в зимнюю ночь. Сказка ХХVII века. – М.: Приор, 2001.
- Эпштейн М. Debut de siècle, или От пост – к прото – Манифест нового века// Знамя, 2001, №5.
- 3.Пелевин В. Ампир «В». – М.: Эксмо, 2006. Цитирование романа в тексте по данному изданию.
- 4.Пелевин В. Бэтмен Аполло. – М.: Эксмо, 2013.
- Напомним кстати, что в воду нырял еще один персонаж за мучавшей его информацией о смысле смерти: отец Саши Дванова в романе А.Платонова «Чевенгур». Но это любопытство стоило ему настоящей смерти.[schema type=»book» name=»УТОПИЧЕСКИЙ ДИСКУРС ИНФОРМАЦИОННОГО ОЖИДАНИЯ В ЛИТЕРАТУРНЫХ СЮЖЕТАХ» description=»В статье рассматривается утопический дискурс русской литературы последних лет как одна из ведущих ее черт. Основное внимание автор уделяет анализу романов В.Пелевина «Empire V» и «Betman Apollo».» author=»Воробьева Александра Николаевна» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-02-28″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_25.07.15_07(16)» ebook=»yes» ]