Первым из известных нам лингвистов ХХ века, заявившим о том, что основу категории падежа составляют пространственные отношения, был Л. Ельмслев [5; 6]. Датский ученый абсолютизировал «локалистский» подход к падежной семантике, возводя его к работам византийца XIV в. Максима Планидия (Maxime Planude) и его “продолжателя” XIX в., Ф. Вюлнера (Wüllner), ученика Ф.Боппа. Такой максимализм был, видимо, вызван тем, что Ельмслев строил свою падежную теорию на материале «экзотических» языков, намеренно отказавшись от анализа языков индоевропейских, которые представлялись ему «запутанным скоплением частных систем, неполных (дефективных) систем и синкретичных систем» [5] (цит. по [2, с. 51]).
Мы полагаем, что по отношению к флективным языкам номинативного строя, к которым типологически и относится русский, локалистский подход также применим, но с некоторыми существенными ограничениями.
В ходе наших исследований русской падежной системы мы пришли к заключению, что одним из системно существенных принципов разграничения русских падежей является деление их на падежи-генераторы события (ИП и ТП) и падежи-локализаторы события (ПП, ВП, ДП и, частично, РП). Именно падежи-локализаторы образует стройную систему, в основе которой лежит указание на пространственные отношения одной субстанции к другой, имя которой и маркируется тем или иным падежом в зависимости от существующих (реальных) или предполагаемых (потенциальных) отношений.
Водораздел между падежами-генераторами и падежами-локализаторами проходит по линии причастности/непричастности к генерированию события: с помощью ИП и ТП говорящий (пишущий) маркирует имена тех референтов, которые, по его мнению, являются непосредственными инициаторами, генераторами описываемого события; с помощью всех остальных падежей маркируются имена тех партиципантов, которые участвуют в событии пассивно, хотя и будучи в разной степени причастны к его развитию (но не генерированию!)[1].
Прежде чем перейти к непосредственной теме данной статьи – описанию падежей-локализаторов, кратко прокомментируем наше понимание того, что такое падеж вообще.
Стремление носителей русского языка преподнести любой, даже самый статичный сюжет как развивающееся событие, подлежащее многократной передаче «из уст в уста» с минимальными смысловыми искажениями [4, с. 40-42], приводит к тому, что говорящему приходится максимально точно указывать слушающему на своё представление о роли соответствующих партиципантов в развитии события и о степени их причастности к его развитию. Возникновение такого функционального запроса в системе языка приводит к появлению специальных средств для его выполнения: зарождается особая подсистема языковых средств, которая постепенно развивается и совершенствуется в направлении предельно точного выполнения функционального запроса. На наш взгляд, такой специализированной подсистемой языковых средств, позволяющих максимально точно передать представление говорящего о коммуникативно значимых ролях участников в описываемой ситуации путем соответствующего маркирования их языковых знаков, и стала русская падежная система. Именно такова, по нашему мнению, основная функция падежной подсистемы в системе русского языка как флективного языка номинативного строя с событийным коммуникативным ракурсом.
Исходя из этого, мы предлагаем следующее функциональное определение падежа: падеж существительного – это словоизменительная грамматическая категория, выражающаяся в системе противопоставленных друг другу рядов форм и оформляющая представление говорящего (пишущего) о коммуникативно значимой роли каждого из участников в описываемой ситуации[2].
Стремление описать любую ситуации как развивающееся событие приводит к тому, что в первую очередь в языке появляется специальный маркер (морфема), позволяющий указать на того участника события, которого говорящий хочет изобразить в качестве «первотолчка» этого события, его исходной точки, инициатора – или генератора, в нашей терминологии. Так в языке появляется именительный падеж.
По ходу развития языка и флективной техники к группе падежей-генераторов добавляется ещё один падеж – творительный. Появившись во флективных языках одним из последних, он дал возможность указывать на второго по степени причастности к развитию события участника ситуации. Это был тот партиципант, без которого осуществление описываемого события было бы невозможно («овозможнитель» события, в терминологии Р. Мразека), но который при выбранной говорящим стратегии описания ситуации оказывался на втором плане, сохраняя потенциальную готовность «предстать» (= быть изображенным языковыми средствами при смене стратегии описания ситуации, т.е. в другом контексте) как главный генератор того же или близкого события (Дом строится рабочими – Рабочие строят дом; Петя с Машей пошли в кино – Маша с Петей пошли в кино; Петя пришел в кино с Машей – Маша пришла в кино с Петей; Иван пишет ручкой – Ручка пишет; Коля интересуется математикой – Математика интересует Колю и т.п.).
Развитие ТП как средства указания на вторичного генератора события было свидетельством глубокой адаптации падежной системы флективных языков к выполнению своей инвариантной функции – детальному описанию ролей участников ситуации в развитии события. Сам же этот падеж стал указывать на потенциального (вторичного) генератора события.
Однако значительно раньше творительного во флективных языках стали развиваться средства, позволявшие говорящему «сузить» сферу распространения события – падежи-локализаторы, в нашей терминологии.
Рассмотрим для начала одно простое предложение: Иван сидит на стуле в комнате. Денотативную ситуацию, подлежащую описанию языковыми средствами, можно считать таковой: есть три участника ситуации – Иван, комната, стул; есть их отношения: стул является местом сидения Ивана; комната является местом нахождения стула вместе с Иваном. Такова картинка действительности, которую мы можем нарисовать на бумаге. При этом, как мы уже отмечали выше, несмотря на полную статичность данной денотативной ситуации, говорящий на русском языке, скорее всего, попытается представить ее в рамках стандартного, привычного, узуально закрепленного коммуникативного ракурса – представить ее как развивающееся событие со своим генератором, действием этого генератора, а также с указанием на прочих партиципантов, детально расписав роль каждого из них в данном событии. В результате, реально лишь «зафиксированный в позе сидения» («сидный») мальчик окажется активным инициатором, генератором события; сама его «сидность» превратится в действие сидит, а вся ситуация в целом – в развивающееся событие Мальчик – что делает? – сидит. Перед нами вполне самодостаточное с формальной точки зрения предложение. «Действие» мальчика – сидение – можно, с одной стороны, считать как бы замкнутым в себе, никуда не направленным, ни к чему не приложенным; с другой стороны, понятно, что семантика глагола, определяющая его валентность, «призывает» в это предложение вполне определенный класс распространителей – конкретизаторов места сидения.
Отвлекаясь от нашего конкретного примера, можно было бы сказать, что любое действие в нераспространенном предложении как бы диффузно направлено во все стороны, оно как бы посылает запрос во все стороны, требуя себе распространителя, задаваемого валентностью глагола. Как правило, при реальном общении такого диффузного указания на действие, инициированное генератором события, оказывается недостаточно, и тогда либо слушающий просит сузить сферу распространения описываемого события, задавая вопрос: Где? – либо, скорее всего, говорящий сам, предвидя такой вопрос, упреждает его, локализуя действие, сужая сферу его распространения – вначале на стуле, а потом и в комнате: Мальчик сидит на стуле в комнате.
Из предыдущего рассуждения можно было заметить, что мы используем слова «локализовать, локализация» не просто в смысле указания на место, а несколько расширительно, как бы в «военном» понимании: локализовать конфликт — значит сузить сферу его распространения. В этом смысле предложный падеж, в основном своем значении привязывающий событие к месту, безусловно является самым локализующим из всех падежей по определению, т.е. максимально сужающим сферу распространения события, сужающим ее так, что дальше оно уже никак развиваться не может. Другими словами, предложный падеж указывает на место реализованной фиксации события. Понятно, что к генерированию самого события существительное, маркируемое предложным падежом, отношения не имеет.
Но только ли предложный падеж способен локализовать событие в указанном смысле?
Вернемся теперь к описанию ситуации с написанием письма, чуть-чуть видоизменив предложение: Иван карандашом друга пишет письмо сестре в комнате у камина. Итак, перед нами ситуация, представленная как событие, в котором есть генератор события Иван и его действие пишет: Иван пишет. Диффузность этого события, т.е. рассеянная направленность действия во все стороны, оказывается явно информационно недостаточной для переходного глагола писать, и говорящий, как бы предугадывая вопрос слушающего «Что он пишет?», сужает сферу распространения этого действия, направляя его на письмо, локализуя таким образом всё событие в целом: это уже не «писание» вообще, а «писание», сфокусированное на письме, локализованное в письме. В этом смысле и винительный падеж в основном своем грамматическом значении – значении прямого объекта – сужает сферу распространения события, локализуя его. При этом сам винительный падеж указывает на соответствующий референт как на место, где результат действия по глаголу писать потенциально может зафиксироваться, в случае успешного завершения этого действия (Письмо написано (Иваном), т.е. письмо «слилось» с когда-то направленным на него предикативным признаком и приобрело теперь новое качество: это теперь не просто письмо, а написанное письмо; однако до тех пор пока в сообщении говорится лишь о действии по написанию письма, пусть и завершенном (Иван написал письмо), письмо все равно остается лишь местом потенциальным фиксации предикативного признака). Таким образом, если предложный падеж указывает на место реальной (реализованной) фиксации события, то винительный – на ту субстанцию (место – в широком смысле), где результат действия (= результат внесения предикативного признака в объект) лишь потенциально может оказаться зафиксированным. Другими словами, этот падеж указывает на место потенциальной фиксации результата действия.
При этом, в отличие от существительного, маркированного творительным падежом (карандашом), существительное в винительном падеже как объект, на который это действие направлено, собственно к генерированию события отношения не имеет.
Понятно, что появление в сообщении адресата действия в дательном падеже – сестре – еще больше сужает сферу распространения события: теперь уже речь идет не вообще о написании письма Иваном, а о значительно более конкретном событии – написании письма Иваном сестре. Таким образом, и дательный падеж мы можем отнести к группе падежей-локализаторов, поскольку, с одной стороны, референт, языковой знак которого маркирован дательным падежом, не имеет отношения к генерированию события, а с другой – сужает сферу его распространения. При этом дательный падеж указывает на того участника события, в зоне которого при успешном завершении данного события может зафиксироваться его результат, т.е. на зону потенциальной фиксации результата события.
Если же у говорящего возникнет необходимость описать зону реализованной фиксации результата события, то ему придётся прибегнуть к другой падежной форме, а именно к конструкции у+РП: Мальчик послал письмо сестре (сестра – по-прежнему зона потенциальной фиксации результата события) – Теперь письмо у сестры (не обязательно у неё в руках, поэтому сестра – зона, а не место фиксации). В нашем предложении сочетание предлога у с РП (у камина) также указывает на зону реальной фиксации описываемого события (в+ПП – на место реальной фиксации). Понятно, что сочетание у+РП указывает на того партиципанта, введение которого в описание события сужает сферу распространения последнего, локализует его.
Обратим особое внимание на приименный РП в этом предложении – (карандашом) друга. Качественное отличие референта существительного друг от всех прочих, имена которых представлены в данном предложении, заключается в том, что он не является участником описываемого события: присутствует он или нет при данном событии, и даже жив он или нет, – никак не влияет на развитие данного события, не имеет к нему прямого отношения. Именно поэтому родительный приименный, на наш взгляд, стоит особняком в падежной системе русского языка, основной функцией которой, как мы уже отмечали, является указание на роли участников в развитии описываемого события. Родительный же приименный, повторим, маркирует знак того референта, который в данном событии прямо не участвует.
Таким образом, самой общей функцией винительного, дательного, предложного и родительного (в конструкции у+РП) падежей можно считать функцию сужения сферы распространения события; именно поэтому эти падежи мы и назвали падежами-локализаторами.
Общую схему системно-функциональных падежных противопоставлений можно изобразить в виде следующей таблицы [3, с. 39]:
| РУССКИЕ
ПАДЕЖИ |
ГЕНЕРАТОРЫ СОБЫТИЯ | ЛОКАЛИЗАТОРЫ СОБЫТИЯ | |
Локализацияв точке (месте) |
Локализация
в зоне |
||
| РЕАЛЬНЫЕ | ИП – указание на генератора события | ПП – указание на место реализованной фиксации события | у+РП – указание на зону реализованной фиксации события |
| ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ | ТП – указание на вторичного (потенциального) генератора события | ВП – указание на место потенциальной фиксации результата действия | ДП – указание на зону потенциальной фиксации результата события |
Список литературы:
- Грамматика русского языка. – М.: Изд-во АН СССР, 1980. – Т. I-II.
- Лаврентьев А.М. Категория падежа и лингвистическая типология. На материале русского языка. Новосибирск: Новосиб. гос. ун-т, 2001.
- Лутин С.А. Системно-функциональный анализ категории падежа в русском языке. Автореф. дис. … докт. филол. н. – М., 2008. – 42 с.
- Мельников Г.П. Системная типология. Синтез морфологической классификации языков со стадиальной. Курс лекций. – М., 2000.
- Hjelmslev L. La catégorie des cas. Etude de grammaire générale. Première partie. [Acta Jutlandica. VII, 1]. Aarhus, 1935.
- Hjelmslev L. La catégorie des cas. Etude de grammaire générale. Deuxième partie. [Acta Jutlandica. IX, 2]. Aarhus, København, 193
[1] О содержании термина «падежи-локализаторы» мы скажем чуть ниже.
[2] Ср.: «Категория падежа – это словоизменительная категория имени, выражающаяся в системе противопоставленных друг другу рядов форм и обозначающая отношение имени к другому слову (словоформе) в составе словосочетания или предложения» [1, § 1154].[schema type=»book» name=»ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ В РУССКОЙ ПАДЕЖНОЙ СИСТЕМЕ» description=»В статье делается попытка возродить некогда весьма распространенный, а потом отвергнутый и забытый так называемый «локалистский» подход к падежной семантике, сделав это с позиций системно-функционального анализа.» author=»Лутин Сергей Алексеевич» publisher=»Басаранович Екатерина» pubdate=»2016-12-07″ edition=»euroasia-science_30_22.09.2016″ ebook=»yes» ]