Номер части:
Журнал
ISSN: 2411-6467 (Print)
ISSN: 2413-9335 (Online)
Статьи, опубликованные в журнале, представляется читателям на условиях свободной лицензии CC BY-ND

КОНЦЕПЦИЯ СЫТОГО И ГОЛОДНОГО БУНТА В ПОВЕСТИ АРКАДИЯ И БОРИСА СТРУГАЦКИХ «ГРАД ОБРЕЧЕННЫЙ»



Науки и перечень статей вошедших в журнал:
DOI:
Дата публикации статьи в журнале:
Название журнала: Евразийский Союз Ученых — публикация научных статей в ежемесячном научном журнале, Выпуск: , Том: , Страницы в выпуске: -
Данные для цитирования: . КОНЦЕПЦИЯ СЫТОГО И ГОЛОДНОГО БУНТА В ПОВЕСТИ АРКАДИЯ И БОРИСА СТРУГАЦКИХ «ГРАД ОБРЕЧЕННЫЙ» // Евразийский Союз Ученых — публикация научных статей в ежемесячном научном журнале. Филологические науки. ; ():-.

Творчество Аркадия и Бориса Стругацких современными исследователями справедливо относится к разряду наиболее значимых литературных явлений не только русской, но и мировой художественной литературы XX века. Их романы и повести стоят в одном ряду с трудами Герберта Уэллса, Рея Бредбери, Станислава Лема и других классиков зарубежной фантастической прозы. При этом большинство произведений этих во многом самобытных авторов затрагивает целый спектр фундаментальных социально-философских вопросов. В этом отношении особый интерес представляет повесть «Град обреченный», описывающая уникальную научно-фантастическую реальность, в которую авторы осторожно и умело вплели целый ряд действительно важных проблем. Важных в том числе и для нас – людей, живущих в современной России.

В повести Аркадия и Бориса Стругацких «Град обреченный» в числе прочих достаточно полно и широко раскрывается тема бунта, но не только бунта личностного (этот вопрос затрагивается авторами во многих других произведениях, в частности – в повести «Улитка на склоне»), а бунта народного, стихийного. Авторы демонстрируют читателю всю глубинную сущность этого явления, его механику и социальную подоплеку, при этом нужно отметить, что тема народного восстания, на наш взгляд, не является в произведении ключевой, поэтому ей отведена сравнительно небольшая часть текста, как в идейном, так и в методологическом плане.

Впервые образ народного бунта, еще достаточно смутный, но вполне уже вполне осязаемый возникает в первой главе повести. Здесь главный герой повествования – Андрей Воронин – работает мусорщиком, это крайне важный аспект, потому что все идейные и сюжетные мотивы произведения читатель воспринимает с токи зрения этого персонажа, сквозь призму его мировоззрения и восприятия, которое вполне очевидно в определенной мере отражает взгляды авторов, но может далеко не всегда совпадать с мнением читателя. Итак, в тот момент, когда Воронин работает мусорщиком, то есть фактически находится на низшей ступени социальной лестницы, в Городе происходит нашествие павианов.

Разумеется, герой воспринимает это, как часть глобального Эксперимента, которому здесь подчиняется все («Эксперимент есть эксперимент» [2, 30] говорит Андрей). Однако здесь уже вполне явно ощущается тема бунта народного, абсолютно хаотичного и неуправляемого. Того самого, о котором принято говорить «бессмысленный и беспощадный». Ведь никто не знает, откуда взялись павианы и почему они так агрессивны. Даже Наставник, вроде бы откровенно «всезнающий» персонаж, не может ответить на вопросы Андрея:

«…Скажите, зачем все это? Обезьяны! Откуда они? Что они должны доказать?

Наставник вздохнул и слез с подоконника.

– Вы опять задаете мне вопросы, Андрей, на которые…

– Нет! Я все понимаю! – проникновенно сказал Андрей, прижимая руки к груди. – Я только…

– Подождите. Вы опять задаете мне вопросы, на которые я просто не умею ответить» [2, 29].

С другой стороны, сложно сказать, действительно ли Наставник не знает ответа на эти вопросы, но в данном случае это не имеет фундаментального значения. Важно то, что в указанном эпизоде Стругацкие, на наш взгляд, подготавливают читателя ко вполне определенному, скажем так, детализированному бунту, который мы увидим позже, в третьей главе повести. Сейчас мы воспринимаем события с точки зрения человека абсолютно не осведомленного, не имеющего никакой реальной информации о происходящем. Андрей – мусорщик, возможно наименее значительный винтик огромного социального механизма Города. Он, как принято говорить, рядовой гражданин. Ему страшно: «Андрей не выдержал. Он нырнул в кабину, вжался в самый дальний угол и выставил перед собой монтировку, обмирая, как в кошмаре. Он абсолютно ничего не соображал, и когда какое-то темное тело заслонило открытую дверь, он заорал, не слыша собственного голоса, и принялся тыкать железом в мягкое, страшное, сопротивляющееся, лезущее на него…» [2, 21]. Ему мерзко: «У Андрея подступило к горлу, и он отвернулся» [2, 35]. Он попросту не понимает, что нужно делать.

В этом эпизоде мы видим бунт с точки зрения абсолютно обычных людей, не имеющих никакого отношения ни к каким государственным переворотам и революциям, среднестатистических граждан. И это действительно страшно: «Кто-то, обхватив руками голову, спрятав голову между сжатыми локтями, продолжая панически визжать, пронесся мимо Андрея, поскользнулся в колее, упал, снова вскочил и изо всех сил побежал дальше, по направлению к городу. Кто-то, хрипло дыша, втиснулся между радиатором Андреева грузовика и кузовом передней машины, застрял там, принялся рваться и тоже заорал не своим голосом. Стало вдруг тише, только ворчали двигатели, и тут хлестко, словно удары бича, звонко защелкали выстрелы…» [2, 21] «Из тьмы вдруг вынырнуло какое-то залитое черным и блестящим лицо, чьи-то руки схватили Андрея за плечи, встряхнули, как щенка, сунули боком в кабину, и тут же передний грузовик сдал назад и с хрустом врезался в радиатор, а грузовик сзади дернулся вперед и ударил в кузов, как в бубен, так, что там загремели потревоженные баки, а Изя дергал за плечо и приставал: «Ты машину водить умеешь или нет? Андрей? Умеешь?», а из сизого дымы кто-то вопил истошно: «Убили! Спасите!» [2, 22]

Иными словами с точки зрения Воронина-Мусорщика все это действительно в высшей степени бессмысленно и в не меньшей мере беспощадно. Дальнейшее развертывание темы народного бунта мы наблюдаем в третьей главе, где Андрей выступает в роли главного редактора одной из городских газет, а Фриц Гейгер, его близкий друг, готовит государственный переворот.

Здесь Андрей уже не рядовой гражданин, а человек, которому по долгу службы необходимо разбираться во многих аспектах жизни Города, в том числе и в политике. Поэтому в данной главе мы видим народный бунт уже с несколько иной точки зрения. Воронин не просто воспринимает происходящие, он анализирует события и делает выводы: «Андрей сгреб всю эту кучу бумаги, скатал в ком и зашвырнул в угол. Все это казалось нереальным. Реальной была тьма, двенадцатый день стоявшая над Городом, реальностью были очереди перед хлебными магазинами, реальностью был этот зловещий стук расхлябанных колес под окнами, вспыхивающие в темноте красные огоньки цигарок, глухое металлическое позвякивание под брезентом в деревенских колымагах. Реальностью была стрельба, хотя до сих пор никто толком не знал, кто и в кого стреляет…» [2, 193] И Воронин сам отлично понимает причину нарастающих народных волнений, он отчетливо видит эту благодатную почву, в которую упали «зерна», щедро разбрасываемые пропагандистской машиной Фрица Гейгера, он думает: «Скорее бы все это разваливалось уже к чертовой матери, что ли… Надоело небо коптить, и шли бы они в глубокую задницу со своими экспериментами, наставниками, эрвистами, мэрами, фермерами, зерном этим вонючим… Тоже мне, экспериментаторы великие — солнечного света обеспечить не могут» [2, 194]. И это уже действительно похоже на настроение народных масс во время бунта – люди в Городе устали, люди хотят перемен и определенности.

Здесь Андрей больше не боится, как во время встречи с павианами в первой главе повести, не боится потому, что больше не является сторонним наблюдателем. Он трезво оценивает обстановку и ощущает, что конфликт вот-вот войдет в свою финальную фазу: «Старательно подавляя в себе нарастающее чувство тревоги и какой-то ирреальности окружающего – все было, как в кино, – Андрей добрался до площади» [2, 204]. И все становится ясно в тот момент, когда Андрей встречает своего знакомого фермера – дядю Юру, бывшего военного, ветерана Великой Отечественной войны:

«– Подожди, дядя Юра, – сказал Андрей. – Ты-то чего сюда приперся?

– Права качать! – ухмыльнулся дядя Юра. Борода его раздвинулась веником. – Исключительно для этой цели сюда прибыл, но ничего у нас тут, видно, не получится. – Он сплюнул и растер огромным сапожищем. -– Народ – вша. Сами не знают, чего пришли. То ли просить пришли, то ли требовать пришли, а может, не то и не другое, а просто по городской жизни соскучились – постоим здесь, засрем ваш город, да и назад, по домам. Говно народ. Вот…» [2, 205-206]

То есть мы вновь видим мотив бессмысленности и беспощадности народного бунта, ведь в данном конкретном случае даже его участники толком не могут определить причины происходящих событий и стоящие перед ними цели. Очевидно, здесь Стругацкие говорят о том, что люди (народные массы) по факту являются всего лишь пешками в большой политической игре, а игроки – это люди, подобные Фрицу Гейгеру, которые точно знают, чего хотят и не бояться бросать в жернова революции тысячи своих последователей: «Толпа дико взревела, и Андрей завопил вместе со всеми. Творилось что-то невообразимое. Летели в воздух шапки, люди обнимались, плакали, кто-то принялся палить в воздух, кто-то в диком восторге швырял кирпичами в прожектора, а Фриц Гейгер, возвышаясь над всем этим, как господь Бог, сказавший «да будет свет», длинной черной рукой указывал на солнце, выкатив глаза и гордо задрав подбородок. Потом голос его снова возник над толпой» [2, 230].

Следующий эпизод, связанный с мотивом народного бунта, переносит нас в четвертую главу, столовую, где глава нового правительства Фриц Гейгер (конечно, его революция удалась) и его советники – Изя Кацман и Андрей Воронин – обсуждают внутреннюю политику Города. Поводом для обсуждения послужило самоубийство их общего друга – японца Кэнси. Гейгер и Воронин, считая себя добропорядочными правителями, которые трудятся на благо своего народа, принципиально не понимают поступка Кэнси, а Кацман отлично все осознает и, очевидно, в данном эпизоде его устами говорят сами Стругацкие:

– Хорошо, хорошо, – сказал Гейгер. – …Ты полагаешь, значит, самоубийства будут, какую бы политику мы не проводили?

– Они будут именно потому, что вы проводите вполне определенную политику! – сказал Изя. – И чем дальше, тем больше, потому что вы отнимаете у людей заботу о хлебе насущном и ничего не даете им взамен. Людям становится тошно и скучно. Поэтому будут самоубийства, наркомания, сексуальные революция, дурацкие бунты из-за выеденного яйца…

– Да что ты несешь! – сказал Андрей с сердцем. – …Ты подумай, что у тебя получается!..

– Это не у меня получается, – сказал Изя, протягивая через весь стол искалеченную руку, чтобы взять кастрюльку с соусом. – Это у тебя получается. А вот то, что вы взамен ничего не сможете дать, это факт. Великие стройки ваши – чушь. Эксперимент над экспериментаторами – бред, всем на это наплевать… Просто таково положение вещей. Такова судьба любого народника – рядится ли он в тогу технократа-благодетеля, или он тщится утвердить в народе некие идеалы, без которых, по его мнению, народ жить не может… Две стороны одного медяка – орел или решка. В итоге – либо голодный бунт, либо сытый бунт – выбирайте по вкусу. Вы выбрали сытый бунт» [2, 288-289].

На наш взгляд данный эпизод – апофеоз авторской мысли в отношении сущности народного бунта. Механизм этого явления был рассмотрен в двух предыдущих эпизодах, но здесь слова Кацмана раскрывают нам нечто большее, простую, но вместе с тем ужасную мысль: бунты будут всегда, потому что это – естественный процесс. Если у людей ничего нет – они бунтуют, чтобы им что-то дали. Если у людей есть все – они бунтуют… от скуки, как бы пугающе это не звучало. Дальше Изя продолжает развивать свою мысль в ином ключе: «Пусть недовольные составляют только один процент. Если в Городе миллион человек – значит, десять тысяч недовольных. Пусть даже десятая процента – тысяча недовольных. Как начнет эта тысяча шуметь под окнами!.. А потом, заметьте, вполне довольных ведь не бывает. Это только вполне недовольные бывают. А так ведь каждому чего-нибудь да не хватает. Всем он, понимаешь, доволен, а вот автомобиля у него нет. Почему? Он, понимаешь, на Земле привык к автомобилю, а здесь у него нет и, главное, не предвидится… Представляете, сколько таких в Городе?» [2, 289]

Доводы Кацмана разумны, логичны и абсолютно закономерны. У Андрея, резко сменившего пост редактора на кресло первого советника, на этот счет свои мысли, мысли если уж не тирана, то жестокого автократа: «Быдло есть быдло. Конечно, оно будет бунтовать, на то мы и Румера держим» [2, 289]. Румер, конечно, начальник местной «охранки».

Далее в повести «Град обреченный» мы встречаем еще один эпизод, в котором поднимается тема бунта, но уже – косвенно. Это момент дезертирства солдат из экспедиции, которую возглавляет Воронин. Причины дезертирства однозначны, их озвучивает сержант Фогель:

«– Люди не хотят идти дальше, – произнес он вполголоса.

Андрей откинулся на спинку стула. Так. Вот, значит, до чего дожили… Прелестно… Поздравляю, господин советник…

– Что значит – не хотят? – сказал он. – Кто их спрашивает?

– Измотаны, господин советник, – сказал Фогель доверительно. – Курево кончается, поносы замучили. А главное – боятся. Страшно, господин советник» [2, 333-334]

Суть этого бунта, солдатского, вполне ясна – люди голодны, их терзает страх перед неопределенностью. По классификации Стругацких это голодный бунт, тогда как революцию Гейгера вполне можно назвать сытым бунтом, ведь на тот момент в Городе все находилось в относительном порядке, сам Гейгер был политическим деятелем и, мягко говоря, от голода не страдал, а «отключение солнца» стало лишь поводом, сыгравшим на руку его амбициозным планам.

Таким образом, в повести «Град обреченный» братьев Стругацких вполне отчетливо проступает мотив народного бунта, причем авторы описывают его именно как бессмысленный и беспощадный, а главное – закономерный процесс. Стругацкие через призму восприятия главного героя – Андрея Воронина – доносят до нас мысль о том, что все это действительно страшно и жестоко. В тоже время устами Изи Кацмана писатели говорят, что это будет всегда, вне зависимости от обстоятельств и чьих-то желаний. Фактически они вводят понятия «сытого бунта» и «голодного бунта». Первый, как это ни парадоксально, происходит от банальной скуки, когда люди имеют достаточно высокий уровень жизни, второй – в результате того, что ключевые потребности народа оказываются неудовлетворенными. Какой бунт при этом страшнее – вопрос риторический.

Список литературы:

  1. Володихин Д.М., Прашкевич Г.М. Братья Стругацкие. – М.: Молодая Гвардия, 2012 – 350 с.
  2. Стругацкий А., Стругацкий Б. Град обреченный. – М.: АСТ, Астрель, 2010. – 460 с.[schema type=»book» name=»КОНЦЕПЦИЯ СЫТОГО И ГОЛОДНОГО БУНТА В ПОВЕСТИ АРКАДИЯ И БОРИСА СТРУГАЦКИХ «ГРАД ОБРЕЧЕННЫЙ»» author=»Фролов Алексей Владимирович» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-05-03″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_ 28.03.2015_03(12)» ebook=»yes» ]
Список литературы:


Записи созданы 9819

Похожие записи

Начните вводить, то что вы ищите выше и нажмите кнопку Enter для поиска. Нажмите кнопку ESC для отмены.

Вернуться наверх
404: Not Found404: Not Found