Все художественное, а более всего мемуарное, творчество М. Волошина – это углубленное философское осмысление окружающего мира и сущности человека с целью поиска между ними утерянной гармонии. Оно исключительно цельно и обладает таким внутренним единством, что произведения разных жанров дополняют друг друга по содержанию, освещению реальности. Тем не менее, мы условно разделим мемуаристику Волошина на три составные: записки-воспоминания о себе (автобиография, дневник «История моей души»); записки-воспоминания о других («Лики творчества»); записки-воспоминания о себе и других («Журнал путешествия», очерки, написанные в период с 1900 по 1930 годы). Все вместе они образуют своего рода целостный триптих. Определение «записки-воспоминания» принадлежит самому Волошину. 24 марта 1932 года в одном из писем к знакомой поэт сообщал: «Записки-воспоминания я теперь неуклонно веду изо дня в день. Сперва я диктовал их Марусе, теперь стал их писать сам…». Отметим, что сейчас мемуары и воспоминания являются синонимами, но раньше, например, в XVIII веке, «эквивалентом французскому слову „memoires” служили „записки” как соответствующая калька с французского» [2, с. 41].
Дневниковая проза – условия, оптимальные для неадресованного самовыражения, условия для наибольшей отъединенности от читателя, для максимального слияния гипотетического alter ego с авторским «я». Написанные в определенный день и час, в конкретную пору года, часто под влиянием минуты, в молчании одиночества или разлуки, в лучах озарения или в горе, дневники не только воспроизводят состояние внутреннего мира автора, но и отчасти объясняют мотивы его размышлений, манеру думать, работать, способы видеть, чувствовать, действовать.
Специфика дневникового жанра предполагает разрозненность записей и тенденцию к их замкнутости, тем более что первичное назначение жанра – писать для себя. Дневник сохраняет в неприкосновенности точку зрения свидетеля и участника происходящего. Ведь дневник прежде всего документ личностный, и потому саморефлексия пишущего – обычный компонент его содержания.
И дневники и мемуары относятся к «литературе факта», но в каждом случае приходится учитывать степень «документальности документа». Н. Левицкий отмечает, что «разница – и разница принципиальная – между мемуарами и дневником в том, что от сообщаемых фактов их авторов отделяет неодинаковое расстояние во времени, большая или меньшая протяженность в первом случае и предельная краткость – во втором. Автор дневника спешит зафиксировать только что возникшие впечатления, не давая им остыть и уйти в область воспоминаний, а то – и небытия» [4, с. 106].
Для многих писателей ведение дневника становилось своеобразной творческой лабораторией, в которой оттачивались сюжеты, мысли и стиль. Не исключением является и «История моей души», хотя вряд ли М. Волошин когда-либо думал о публикации своих личных записей. Душа человека в ее сокровеннейших переживаниях есть та самая «тоника» дневника Волошина, то зеркало, в котором неизменно отражается лик самого автора.
Давно замечено, что дневник является действенным психолого-педагогическим средством и способствует становлению характера в период переходного юношеского возраста. В дневник заносятся поступки, мысли о прочитанном, суждения о моральных понятиях, дается самооценка. Молодой человек пишет хронику своей внутренней жизни и социального поведения и на ее основе корректирует свои мысли и поступки.
Дневники М. Волошина позволяют с наибольшей достоверностью проследить «странствие» его души: формирование мировоззрения, зачатки творческих импульсов, человеческие контакты.
Первый свой дневник М.Волошин начал в 1892 году, будучи еще гимназистом. Однако уже в нем видно стремление пытливого подростка к саморазвитию, самопознанию, его интерес к литературе и искусству.
«Меня теперь опять начинает занимать вопрос, что такое поэзия. Помню, в прошлом году я много думал над этим и пришел к заключению, что поэзия есть гармония души со всем окружающим. Но теперь это объяснение мне кажется темным и непонятным. Надо будет опять подумать. <…> Я думаю, что в каждом создании, везде, во всей природе, даже в самых низших проявлениях ее, заключается поэзия, но только ее надо там найти. В этом заключается, по-моему, задача поэта. И тот, который находит эту поэзию в самых низших проявлениях природы, тот только может назвать себя истинным поэтом… Идеал красоты – это сама природа. А люди в своих искусствах только стараются достигнуть этого идеала, но не могут…» [3, с. 49].
Обратим внимание и на то, что Волошин уже тогда пытается изучить, «объяснить», понять Человека через своих одноклассников, друзей. Он дает им достаточно четкие (для его возраста) определения-характеристики: «<…> Вот кто же у нас в классе есть из замечательных личностей? Во-первых, Чернцов, он бесспорно самый замечательный человек у нас в классе. Он идеалист. Он даже самый красивый идеалист. Ему следовало родиться в 60-х годах или во времена Шиллера. Это была бы как раз его эпоха. <…> Затем самый замечательный человек это Румянцев. Он, должно быть, никак теперь не подозревает этого, а это правда. У него в высшей степени оригинальный склад ума… Он любит и понимает, кажется, красоту…» [3, с. 50].
Дневник юного Волошина выполняет функцию, которую в психологии называют функцией объективации фактов душевной жизни. Эта функция является составной частью процесса индивидуации, свойственного юношескому возрасту. Индивидуация – «это процесс, порождающий психологического “индивида”, то есть обособленное, нечленимое единство, некую целостность» [5, с. 197]. Другими словами, это процесс психологического самоосуществления личности.
Юный автор использует дневник не только в качестве словесного средства объективации своей душевной жизни. В нем он формулирует ближайшие жизненные задачи и перспективы духовно-нравственного развития: «Теперь я уже решил окончательно, что, если кончу гимназию, непременно поступлю на историко-филологический факультет, а потом буду писателем или журналистом, словом, посвящу себя литературной деятельности. Не знаю, может быть лет через 10, прочтя как-нибудь то, что я пишу теперь, я сочту все это ерундой, но тем не менее мое теперешнее самое заветное желание – это быть писателем» [3, с. 50].
Встречаются записи, в которых юный Волошин пытается овладеть книжной культурой, приводятся размышления о прочитанном. И это тоже способствует процессу духовного становления Волошина. «Только что кончил “Дневник лишнего человека”. Я хочу теперь обо всякой книге, которую прочту, составлять нечто вроде отзыва» [3, с. 51].
«Из иностранных писателей-прозаиков я больше всего люблю Диккенса» [3, с. 50].
«Все время читал, у меня теперь еще один роман Теккерея “Базар житейской суеты” и сочинения Добролюбова» [3, с. 51].
Как видим, происходит своего рода литературно-интеллектуальное самообразование.
Запись в дневнике от 17 марта 1893 года гласит о том, что в жизни юного Волошина произошло важное событие, которое окажет со временем значительное воздействие на его творчество и на формирование его самого как личности: «Сегодня великий день. Сегодня решилось, что мы едем в Крым, в Феодосию и будем там жить. Едем навсегда!.. Мне кажется, что вот именно теперь, только теперь, начинается настоящая жизнь. Прежняя была какая-то ровная, размеренная, правильная… Господи! Как хорошо! Я не был никогда так счастлив, как сегодня» [3, с. 51].
Так Волошин вступает на новую полосу жизни, в период зрелой, сознательной жизни. И если его ранний дневник отражает процесс социально-психологической адаптации, характерный для юношеского возраста, то дневник «История моей души» выполняет специфическое предназначение – обретение душевной целостности. «Живая жизнь» в ее сиюминутных и вечных проявлениях и человеческая душа стали главным объектом «Истории…» М. Волошина.
Дневниковые записи хранят сокровенное чувство в свежести его рождения. С одной стороны, дневник Волошина слишком интимен, с другой стороны, Волошин не мог не учитывать точки зрения возможного читателя.
Вопрос о том, для кого писал поэт, то есть вопрос о внутренней установке и цели творчества – важнейший для любого художника. Его дневник в наибольшей мере был ориентирован на будущего «сочувственного читателя», незнакомого с той исторической реальностью, через которую прошел сам автор, но в сознании которого он старался возбудить живые образы и представления, максимально адекватные тем, что пережил сам. Еще в 1904 году, 9 августа, в его дневнике появилась запись: «Область воспоминаний – область тайная и интимная. Сюда нельзя вводить всякого. Встреча воспоминаний – внезапный толчок, высшая радость. В этой области – сказанное забывается; каменеет. Каждое слово тяжелым камнем закрывает просочившийся до сознания источник. Художник, идущий к моим воспоминаниям, ищет в них не пережитой действительности, а себя самого в настоящем, вне времени» [1, с. 201].
В дневниковых записях и характеристиках всего, что он знал о жизни, Волошин стремился быть, безусловно, правдивым – по крайней мере, перед самим собой. А это условие, которое выдерживает далеко не каждое сочинение, даже и вполне профессиональное. Как настоящий художник, Волошин прислушивался к внутреннему голосу, следовал ему и постепенно, с настоящим бесстрашием погружался в то, что переживалось им «в самой глубине»: «О, если бы научиться желать для себя. Этот эгоизм в тысячу раз лучше того безвольно-деликатного эгоизма, который парализует меня теперь. Мне надо научиться читать других. Перестать видеть себя и думать о своих жестах и уме, когда я подхожу к др<угому> человеку. Это не мораль – это необходимость» [1, с. 228].
Камерность дневника предопределяет большой удельный вес авторского образа, поскольку дневник ведется автором все же для себя и о себе. В «Истории моей души» явления внешнего мира изображаются тогда и в той мере, когда и как они воздействуют на внутренний, душевный мир Волошина.
«Сегодня завтрак с Елизаветой Сергеевной.
– Ты не сердишься, что я не был на Общем собрании? Это не по каким-либо внешним причинам, а потому, что я совершенно не в состоянии был видеть людей.
“Что у тебя, Возрождение?”
Я, не подумавши, ответил: Да… Духовное… Мне необходимо принять ванну одиночества» [1, с. 236].
«Сейчас ночью на моем столе нашел письмо мамы о смерти бабушки: ясное, спокойное, грустное. И это же чувство у меня. Можно ли жалеть о мертвых?» [1, с. 290].
Волошин словно пишет и для тех, кто чувствует поэзию пролетающих мгновений повседневной жизни. Он внимателен к малейшим оттенкам душевных движений, но не столько поддается им, сколько мастерски их анализирует: «Вчера и сегодня – дни острой физической боли. Она мне кажется такой позорной, что я никому ее не показываю и боюсь, что кто-нибудь догадается об ней. Но в эти минуты весь собираешься внутри. Как один глаз, гипнотизирующий боль. Внешне становишься равнодушным. Мне стыдно быть равнодушным. Это сопровождается каким-то виноватым чувством нарушения моего стиля» [1, с. 206].
«История…» – это даже не столько внутренний монолог, сколько «непосредственный дискурс»: важен не адресат, но субъективизация воспринимаемого, вовлечение в монологическую речь всего, что происходило, происходит, может произойти, вспоминается. Через весь дневник проводится единый принцип – описание состояния душевного мира, осуществляемое не путем рассмотрения предмета, а путем «самоизучения», «проникновения в самого себя».
Таким образом, главное в дневнике Волошина – сфера духа; в его записях много движения, исканий собственных ошибок и грехов. Поэт стремится выразить все большее многообразие различных акцентов, перемен, переходов в принципиально едином субъективном взгляде, голосе, тоне, организующем произведение как целое.
Список литературы:
- Волошин М. Автобиографическая проза. Дневники. – М.: Книга, 1991. – 416 с.
- Колядич Т.М. Воспоминания писателей. Проблемы поэтики жанра. Монография – М., 1998. – 276 с.
- Купченко В. Давыдов З. Из гимназического дневника Максимилиана Волошина // Семья и школа. – 1989. – № 11. – С. 49-51.
- Левицкий Л.А. Где предел субъективности? // Вопросы литературы. – 1974. – № 4. – С. 101-115.
- Юнг К.Г. Структура психики и процесс индивидуации. – М.: Наука, 1996. – 296 с.[schema type=»book» name=»ДНЕВНИКОВЫЙ ЖАНР В МЕМУАРИСТИКЕ М. ВОЛОШИНА» description=»В творчестве каждого писателя, наряду с художественным выражением, существует выражение своего «я» в объективном виде, когда автор старается запечатлеть время и свое отношение к нему. Таким жанром является дневник, имеющий самостоятельную, исследовательскую ценность, поскольку позволяет увидеть мир глазами художника.» author=»Таймазова Ление Ленмаровна» publisher=»БАСРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2016-12-29″ edition=»euroasia-science.ru_26-27.02.2016_2(23)» ebook=»yes» ]