Известно, что Н.В. Гоголем в цикле повестей «Вечера на хуторе близ Диканьки» создана карнавальная атмосфера, раскрывающая амбивалентность жизни, свободу и единение народа. Но повести интересны и тем, что в некоторых из них обнаруживается и противоположное явление – анти-карнавал, в котором герой оказывается безучастным ко всеобщему празднику, к динамичному движению жизни.
Повесть «Вечер накануне Ивана Купала» содержит черты карнавала и антикарнавала. Уже само заглавие сигнализирует читателю о праздничном времени, необходимом для реализации карнавала. Как писал М.М. Бахтин: «Празднество всегда имеет существенное отношение к времени. При этом празднества на всех этапах своего исторического развития были связаны с кризисными, переломными моментами в жизни природы, общества и человека. Моменты смерти и возрождения, смены и обновления всегда были ведущими в праздничном мироощущении» [1, с. 17].
Элементы карнавализации проявляются в различных формах: в переодеваниях, в смешениях верха и низа, в разгулах героев, в брани, в магии праздничного времени. Однако в повести «Вечер накануне Ивана Купала» перечисленное – скорее выражение чертовщины, проклятия, инородности. Суть карнавальной культуры заключается в освобождении человека от устоявшихся правил и рамок, в его раскрепощении, и самое главное – во всенародном единении, в утверждении всеобщности и, как следствие значимости всеобщего, в утверждении жизни. В «Вечере накануне Ивана Купала» обратная картина: на первый план выдвигается индивидуальное, утверждения жизни не происходит (Петро и Пидорка не обзаводятся детьми).
Ю.В. Манн в «Вечерах на хуторе близ Диканки» указал на отступления от карнавализации, обратив внимание на то, что в сценах всенародного танца и неудержимого веселья возникают «странности» [4, с. 12], не позволяющие воплотиться идее круговорота жизни.
Так, в начале повести «Вечер накануне Ивана Купала» Басаврюк предстает средоточием зла: «отец Афанасий объявил только, что всякого, кто зазнается с Басаврюком, станет считать за католика, врага Христовой церкви и всего человеческого рода» [3, с. 33]. Он же, как нечистая сила, становится помощником Петруси в «ином мире». Будучи сиротой, Петро «нуждается» в отце-наставнике, и судьба предлагает ему черта-искусителя Басаврюка и отца Афанасия. Петро делает выбор в пользу первого.
В структуре повести можно выделить несколько основных центров – церковь, Медвежий овраг и шинок. Шинок – место появления черта на земле. Два раза Петро посещает это место – перед испытанием и после. Но выпиваемая им водка в шинке «противна ему» [3, с. 40]. Метафору водки можно рассматривать и как необходимый элемент праздничной сферы, и как причастность к дьявольским силам. Тем самым подчеркивается оторванность героя от какого-либо бытийного пространства и пребывание его в состоянии «между». К тому же, в селе люди звали его Петром Безродным, что свидетельствует о разъединенности с семьей, об оторванности от своих корней.
С праздничным временем сопряжена ритуальность действий, связанная с переодеванием, водой, огнем, папоротником, свадьбой и др. Местные девушки говорили, что если переодеть Петруся в щегольской, яркий наряд воина, то «заткнул бы он за пояс всех парубков тогдашних» [3, с. 34]. Но ряженье оказалось невозможным: «Но то беда, что у бедного Петруся всего-навсего была одна серая свитка, в которой было больше дыр, чем у иного жида в кармане злотых» [3, с. 34]. Автором подчеркивается устойчивая социальная иерархия, в которой герой не может выйти из своей сферы, нарушить жесткую структуру и тем самым приобщиться ко всеобщему карнавальному действу.
Место, куда отправляется герой, мифологизировано, оно схоже с этапом инициации неофита: «… собрался он в дорогу и бережно спустился густым лесом в глубокий яр, называемый Медвежьим оврагом… Темно, хоть в глаза выстрели. Рука об руку пробирались они по топким болотам, цепляясь за густо разросшийся терновник…» [3, с. 36]. Заметим, что именно терновник изменяет внешний облик героя (неофиту необходимо принять другой вид во время обряда), разрывая по пути ему одежду.
Метаморфозы происходят и с ведьмой в лесу: «Большая черная собака выбежала навстречу и с визгом, оборотившись в кошку, кинулась в глаза им… Глядь, вместо кошки, старуха с лицом сморщившимся, как печеное яблоко, вся согнутая в дугу; нос с подбородком словно щипцы, которыми щелкают орехи. «Славная красавица!» – подумал Петро, и мурашки пошли по спине его» [3, с. 37]. Возможно, что образ собаки у Гоголя апеллирует к давнему христианскому представлению о том, что это животное есть средоточие греха и пороков. Образ кошки писатель связывал с проявлением нечистой силы, что можно обнаружить и в других его произведениях.
Испытание, которое было послано Басаврюком, Петро проигрывает: сначала усомнился в сказанном Басаврюком («Не вздумала ли дьявольская рожа посмеяться? [3, с. 36]), а потом совершил детоубийство / братоубийство, пролив кровь младшего брата своей невесты Ивася. Постепенно создается образ хаоса как символическая проекция перевернутого мира. Важным источником хаоса предстает отклоняющееся поведение героя и сопряженное с ним безумие. «Воскресения» не происходит. После пробуждения герой начинает омертвевать. Внешний вид Петруся говорит о терзающей его внутренней сумятице, причиной которой стала сделка с нечистой силой: «Одичал; оброс волосами, стал страшен; и все думает об одном, все силится припомнить что-то, и сердится, и злится. Что не может вспомнить» [3, с. 40]. И такое описание аллюзирует к образу фольклорного черта.
Омертвевающему Петрусю противопоставлена природа и мир вокруг него. «Так прошло и лето» – «Уже и снег начал сеяться с неба» – «Наконец снега стали таять» [3, с. 40] – происходит смена времен года, обновление природы. Даже холодная зима, не дающая плодов и урожая, показана «плодоносящей» («снег начал сеяться»; снегирь вытаскивал зерно из-под снега).
Колоритной представлена в повести сцена свадьбы Петро и Пидорки, которая напоминает карнавальное действо: «Начнут, бывало, наряжаться в хари – боже ты мой, на человека не похожи! Уж не нынешних переодеваний, что бывают на свадьбах наших. <…> Смех нападет такой, что за живот хватаешься. Пооденутся в турецкие и татарские платья: все горит на них, как жар… А как начнут дуреть, да строить штуки… ну, тогда хоть святых выноси. <…> Шум, хохот, ералаш поднялся, как на ярмарке» [3, с. 39]. И здесь наблюдается трансформация порядка в хаос, свадьба принимает вид анти-свадьбы, анти-поведения. Не случайным, с нашей точки зрения, является упоминание в этом эпизоде о поджоге платья тетки: «Вот одного дернул лукавый окатить ее сзади водкою; другой, тоже, видно, не промах, высек в ту же минуту огня, да и поджег… пламя вспыхнуло, бедная тетка, перепугавшись, давай сбрасывать с себя, при всех, платье…» [3, с. 39]. Сбрасывание платья разоблачает героя, обнажая тайное и невидимое взору. В обливании водкой можно увидеть анти-окропление, этот мотив усиливается авторским замечанием: «дернул лукавый» – указывая на связь с демоническими силами.
Смех в повести исключительно бесовской. «Тут брякнул он [Басаврюк] с бесовскою усмешкою» [3, с. 36]; «…слышался хохот, более схожий с змеиным шипеньем» [3, с. 37]. Смех не зиждительный, не дарующий жизнь, напротив, он дьявольский, имеющий губительную силу.
Переодевание в бестиальные одежды в фольклорных обрядах символизирует смерть и новое рождение. Но в данном случае мотив нового рождения стёрт, так как Петро не прошел испытания в «ином мире», и его возвращение с того света можно считать мнимым. Символическая смерть не сменяется символическим возрождением. Как отмечает М.Я. Вайскопф, герой по возвращении с того света не проходит катартического процесса, «его домашнее пробуждение оказывается мнимым, т.е. Петрусь не только не воскресает, а еще глубже погружается в мертвечину» [2, с.156].
Так, в повести «Вечер накануне Ивана Купала» выявлены признаки отступления от карнавала, доказывающие доминирование индивидуализации над всенародностью, приводящее гоголевских героев к драме жизни.
Список литературы
- Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. – Москва: Эскмо, 2014. – 704 с.
- Вайскопф М.Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. 2-е изд., испр. и расшир. – М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2002. – 686с.
- Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки [Текст]. – Новосибирск: Сиб. унив. изд-во, 2009. – 175 с. – (Русская литература).
- Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. 2-е изд., доп. – М.: Худож. лит., 1988. – 413 с.[schema type=»book» name=»АНТИКАРНАВАЛ И АНТИПОВЕДЕНИЕ В ПОВЕСТИ Н.В. ГОГОЛЯ «ВЕЧЕР НАКАНУНЕ ИВАНА КУПАЛА»» description=»В статье рассматривается актуальная для современного литературоведения проблематика, связанная с исследованиями функций карнавализованных образов и мотивов в поэтике повести Гоголя «Вечер накануне Ивана Купала». В результате анализа авторы доказывают, что в тексте обнаруживает себя антикарнавализация, реконструирующая образно-смысловые модели круговорота жизни. Антикарнавал – мало исследуемое явление в художественной системе творчества Гоголя. Данным подходом обусловлена новизна развиваемых в работе концепций. » author=»Радь Эльза Анисовна, Сидорова Ирина Александровна» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-01-23″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_28.11.15_11(20)» ebook=»yes» ]