Мировое геополитическое развитие, динамика военно-политической обстановки, эволюция вызовов и угроз глобальной международной, региональной и национальной безопасности, наряду со стремлением ведущих государств обеспечить доминирующие позиции на формирующейся политической карте мира, обусловливают необходимость адекватного восприятия российским военно-политическим руководством и военно-научным сообществом, происходящих перемен в военной сфере и выработки на этой основе необходимых мер по обеспечению военной безопасности государства. Прежде всего, это касается потребности разработки соответствующих доктринальных документов, определяющих приоритетные направления современной военной политики России, а также разработки и реализации практических мер по корректировке и оптимизации процессов военного строительства в России. В настоящее время военное строительство Российской Федерации осуществляется в соответствии с концептуально-доктринальными документами долгосрочного и среднесрочного планирования, в числе которых:
Основы стратегического планирования в Российской Федерации, утвержденные Указом Президента Российской Федерации от 12 мая 2009 года № 536;149 Концепция развития Воздушно-космической обороны Российской федерации на период до 2016 года и дальнейшую перспективу; Государственная программа вооружения на период 2011– 2020 годы; кроме того, в Министерстве обороны Российской Федерации, других федеральных органах исполнительной власти, разработан комплекс документов, направленных на концептуально-доктринальное обеспечение военной безопасности. Среди них выделяются: концепции строительства Вооружённых Сил Российской Федерации, других войск и воинских формирований на период до 2020 года; федеральные целевые программы развития (совершенствования) элементов (систем обеспечения) военной организации государства; планы (программы) строительства видов, родов войск и совершенствования систем обеспечения; – ведомственные целевые программы развития (совершенствования) отдельных компонентов военной организации государства; план оперативного оборудования территории Российской Федерации до 2016 года; стратегия социального развития Вооружённых Сил Российской Федерации на период до 2020 года и другие. Следует отметить, что в рамках масштабной военной реформы Вооруженные Силы Российской Федерации трансформируются в соответствие с документами, разработанными на основании решений Совета Безопасности Российской Федерации, принятыми еще в начале 2000-х годов. Вместе с тем, корректировка и дальнейшее совершенствование концептуально-доктринальных документов и документов военного планирования осуществляются постоянно. Данные обстоятельства дают основания полагать, что высокая динамика изменений геополитической обстановки, дисбаланс военной мощи стран, стремительное развитие средств вооруженной борьбы и способов ведения боевых действий, появление новых концепций войны и военных конфликтов, оказывают существенное влияние на процессы военного строительства и предопределяют перманентные трансформации планов и программ развития российских вооруженных сил.
Большое влияние на реализацию планов и программ военного строительства оказали два важнейших события. В частности, по мнению российского ученого-исследователя В.Ю. Сизова[1], на разработку и принятие этих документов оказали влияние следующие обстоятельства: критическое осмысление руководством страны состояния Вооруженных Сил по результатам их участия в разрешении военного конфликта на Кавказе в августе 2008 года; отказ стран Запада начать конструктивный диалог с Россией по вопросу о совершенствовании системы обеспечения международной безопасности в Евроатлантическом регионе; двойственность политики НАТО по отношению к России (предложения о расширении сотрудничества наряду с подтверждением курса на расширение блока, в том числе за счет приема в него Грузии и Украины); сохранение очагов потенциальных вооруженных конфликтов на Кавказе и в Центральной Азии; изменение характера российско-американского диалога по обеспечению стратегической стабильности; продолжающийся рост военной мощи Китая; снижение темпов экономического развития страны в условиях глобального кризиса; продолжающаяся стагнация большей части военно-промышленного комплекса страны; сокращение финансовых возможностей РФ по комплексной реформе военной организации государства; отсутствие активной поддержки военной реформы со стороны населения страны.
По нашему мнению, указанное демонстрирует, что по сравнению с другими ведущими в военно-политическом отношении государствами, трансформация военной политики Российской Федерации происходит в чрезвычайно сложных условиях. Вполне закономерно, поэтому основной акцент и в Стратегии национальной безопасности, и в Военной доктрине сделан именно на вопросах укрепления национальной обороны. При этом сама национальная оборона Стратегией отнесена к основным приоритетам национальной безопасности Российской Федерации (наряду с государственной и общественной безопасностью).
Одной из характерных черт современных военных конфликтов названо расширение масштабов применения войск (сил) и средств, действующих в воздушно-космическом пространстве. Другая новация обусловлена уроками войны в Чечне и принятыми в конце 2009 года поправками к закону «Об обороне» об использовании российских войск за пределами страны. Доктрина предусматривает право России использовать вооруженные силы за пределами страны для защиты ее интересов и ее граждан, а также для поддержания международного мира и безопасности[2].
Однако, по мнению ряда аналитиков, значимость принятых документов заметно снижается в виду недостаточной проработки ряда военно-теоретических положений. В частности, это касается, как отмечает В. Сизов, неопределенности возможного характера военных конфликтов в краткосрочной и среднесрочной перспективе с участием России, а также перечня конкретных источников военной опасности, способных перерасти в непосредственную военную угрозу Российской Федерации. Упоминания в статье 12 Стратегии, что «в условиях конкурентной борьбы за ресурсы не исключены решения возникающих проблем с применением военной силы», явно недостаточно для определения возможных союзников и потенциальных противников России в конфликтах будущего, а также задач для первых операций вооруженных сил. Очевидно, что в современных условиях определение вероятных противников и характера возможных конфликтов – это очень сложная задача для любого государства. Неопределенность и непредсказуемость развития международной обстановки вынуждает большинство стран придерживаться традиционных моделей военной политики. Их адаптация к современным реалиям идет практически в режиме удовлетворения текущих потребностей группировок вооруженных сил, участвующих в конкретном вооруженном конфликте в том или ином регионе мире.
Война в Чечне, разразившаяся в 1994 г. и возобновившаяся в 1999 г. после трехлетнего перемирия, сыграла важнейшую роль в политической эволюции России. Многие авторы (Тишков, Хьюгс, Данлоп, Ливен, Эванджелиста) продемонстрировали, как Чеченская война вписывается в общий контекст политической реконфигурации политической системы и российского федерализма. Хотя число жертв первой (1994-1996 гг.) и второй (с 1999 г.) войн все еще продолжает обсуждаться (Черкасов, Максудов), а вокруг периодизации этих военные насилие, охватившее весь Северный Кавказ, представляется как комбинация «Асимметричной войны». Р. Кассиди обращает внимание на принципиальные моменты, лежащие в основе «неправильной», малой войны, когда мощное современное государство так называемой индустриальной или даже постиндустриальной эпохи сталкивается со слабым противником полуфеодальной, полуколониальной или доиндустриальной эпохи[3]. Большая держава привносит в конфликт свои огромные ресурсы и новейшие технологии. Более слабый противник как правило демонстрирует превосходящую силу воли, стремление к победе, готовность выдержать все трудности и победить, несмотря ни на какие жертвы. Это – проявление решимости сражаться и победить в борьбе за независимость, в борьбе за выживание. Стратегия и тактика действий слабого противника заключается лишь в одном – всемерном избегании симметричных военных действий с большой державой в форме «правильной», обычной войны.
Классическим примером асимметричной войны в современную эпоху специалисты называют конфликт в Чечне. По мнению С. Эдвардса «для чеченцев достичь убедительной победы было нереально, поэтому их цель состояла в нанесении максимальных потерь русским и подрыве их воли сражаться. Чеченцы использовали стратегию «асимметричности», позволившую им избегать открытого сражения с русскими танками, артиллерией и авиацией. Они стремились уравнять свои шансы, прибегая к «пехотной войне». Вновь и вновь чеченцы заставляли своих противников воевать в условиях города, где русские пехотинцы имели одинаковые с ними шансы погибнуть в бою»[4]
Российские войска, штурмовавшие город Грозный 31 декабря 1994 года, были и в техническом и в количественном отношениях значительно сильнее оборонявших город чеченцев. По мнению майора Р. Кассиди, именно это превосходство сыграло злую шутку с командованием российских войск: уверенность в своих силах способствовала той «безалаберной манере», характеризовавшей российскую «прогулку в улей чеченских противотанковых засад». Автор сравнивает соотношение сил сторон: 230 танков, 454 БМП и 388 артиллерийских систем у российских войск против 50 танков, 100 БМП и 60 орудий у чеченцев. Несмотря на заявления бывшего министра обороны РФ П. Грачева, обещавшего низложить режим Дудаева за несколько часов силами одного парашютно-десантного батальона, бой в городе оказался очень тяжелым для российской стороны. Ожесточенное сопротивление чеченцев вынудило российские войска отступить на окраины города для перегруппировки. За период новогоднего штурма Грозного одна из российских частей потеряла 102 боевых машины из 120 имевшихся и практически всех своих офицеров[5].
Конфликт 1994-1995 гг. в Чечне характеризовался «массированным применением российскими войсками техники и превосходящей огневой мощи – от ковровых бомбардировок до концентрированных артиллерийских ударов – что показало их полное безразличие к жертвам среди мирного населения и побочному ущербу». Стратегия же чеченцев заключалась в избегании прямого столкновения с российскими войсками, их изоляции, расчленении на мелкие отряды и группы и уничтожении их по частям. Для российских войск, отмечают американские исследователи, «массированное применение артиллерии применялось вместо маневра пехотой», а наступление «выливалось в тонны боеприпасов, сброшенных на цель»[6].
Результаты и последствия российской операции в Чечне, равно как и мировой опыт борьбы с партизанами привел Р. Кассиди к принципиально важному заключению: «Партизанская война является скорее испытанием воли и выносливости нации, чем военным соревнованием». С этим утверждением солидаризуются практически все военные специалисты. Сэмюэль Гриффит утверждает: «Успех партизанской войны не зависит от эффективности действия сложных механических устройств, образцово организованной системы тылового обеспечения или даже точности работы компьютеров. Ее главным элементом является человек, а человек значительно сложнее любого из находящихся в его распоряжении устройств. Он наделен интеллектом, эмоциями и силой воли»[7].
Асимметричная угроза рассматривается многими экспертами лишь как «проявление угрозы со стороны тех же противников, но только в XXI веке, как просто дополнение к главному понятию ведения войны».
Сотрудники корпорации РЭНД Джон Аркуилл и Дэвид Ронфельдт в результате своих изысканий выдвинули концепцию «боевой стаи», применяющуюся в Чеченской военной компании. В своих теоретических построениях они исходили из того, что, во-первых, информация в широком смысле этого слова является важнейшей составляющей войн будущего, и, во-вторых, что вооруженные столкновения будущего будут абсолютно непохожими на «традиционные войны» прошлого. Тактика ведения боя «стаей», по терминологии Аркуилла и Ронфельдта, пришли в настоящее время на смену маневренности. Под боевыми действиями в стае подразумевается «систематическое пульсирующее использование силы и/или огня разнообразными, но взаимно связанными подразделениями (частями), действующими против противника одновременно со всех направлений»[8]. Главными отличительными признаками действий стаей, таким образом, являются: централизованная (единая) стратегия, но децентрализованная (нешаблонная, разнообразная) тактика действий; автономные или полуавтономные подразделения (части); действиях всех подразделений (частей) против единой цели; «аморфное», но скоординированное действие (атака) со всех направлений; отсутствие понятия «фронта»; совершенная система управления, разведки, информации, компьютерного обеспечения; действия как на расстоянии, так и в непосредственном контакте с противником; сосредоточение главных усилий на подрыве сплоченности противника[9].
Дж. Аркуилл и Д. Ронфельдт в своем исследовании в качестве субъектов действий стаей выделяют силы (войска) и средства (огонь). Типичным образцом действий сил в стае выступают практически все конфликты низкой интенсивности, в частности действия чеченских боевиков против российской армии в Чечне в 1994-1996 гг. Применение принципа действий стаей в отношении средств поражения (огня) представляется в маневре огнем на поле боя и сосредоточении всех видов огня на определенной «критической» цели.
Анализ боевых действий свидетельствует о применении концепции действий стаей в форме «социализации» муравьев. Устраивая их, как правило, на дорогах в целях захвата или уничтожения бронетехники и колонн с материальными средствами, преследуя жертву, батальоны прибегают к «ковровой» тактике, наступая на объект «атаки» сплошной массой. Организованную форму они принимали при передвижениях, а атаку противника проводили «волнами», сосредоточивая на объекте атаки все силы и доступные средства. В горных районах устраивались на склонах или гребнях высот, у входа или на выходе из ущелий, на перевалах, на участках горных дорог, где практически исключен маневр силами и средствами. В населенных пунктах — за укрепленными заборами, в специально подготовленных (оборудованных и укрепленных) домах и строениях. При организации засад боевиками создавалось несколько групп (как правило, три): одна для действий с фронта, другая для нападения с фланга или тыла и третья — резерв. Часто засады устраивались в сочетании с минированием дорог и их обочин с целью затруднить маневр подразделений, попавших в засаду, в период их огневого поражения.
Список литературы
- Сизов В.Ю. Военная политика и военная безопасность России // Россия и Америка в XXI веке. Интернет-издание. – №2. – 2010 // URL: www.rusus.ru/?act=read&id=191
- Военная доктрина Российской Федерации //www.scrf.gov.ru/documents/18/33.html ‒ официальный сайт Совета Безопасности Российской Федерации.
- Cassidy, R.M. Why Great Powers Fight Small Wars Badly// Military Review. 2002. September-October
- Edwards, S. Mars Unmasked: the Changing Face of Urban Operations. Santa Monica, CA: RAND, 2000. P. 28.
- Mack, A. Why Big Powers Lose Small Wars: the Politics of Asymmetric Conflict. Princeton, NJ: Princeton University Press, 1983. P. 128-133.
- Finch, R. Why the Russian Military Failed in Chechnya. Fort Leavenworth, KS: FMSO, 1997. P. 5-6; Celestan, G. Wounded Bear: The Ongoing Russian Military Operation in Chechnya. Fort Leavenworth, KS: FMSO, 1996. P. 5.
- Griffith, S.B. II. Introduction// Mao Tse-Tung. On Guerilla Warfare. Champaign, IL: University of Illinois Press, 2000. P. 7
- John Arquilla, David Ronfeldt. Swarming and the Future of Conflict. RAND/National Defense Research Institute, 2000. P. VII.
- John Arquilla, David Ronfeldt. Swarming and the Future of Conflict. RAND/National Defense Research Institute, 2000. P. 45.[schema type=»book» name=»АНАЛИЗ ВЛИЯНИЯ СОБЫТИЙ НА КАВКАЗЕ И КОНФЛИКTВ ЧЕЧЕНСКОЙ РЕСПУБЛИКЕ НА РАЗВИТИЕ ВС РФ» description=»В статье дан анализ событий на Кавказе и конфликт в Чеченской Республике.Показано, что использование в боевых операциях мобильных групп повышает эффективность ведения боя в городских и горных условиях. » author=»Бабаев Сиявуш Мамед оглы, Байрамов Азад Агалар оглы» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-02-23″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_25.07.15_07(16)» ebook=»yes» ]