Современный российский рынок труда существенно отличается от трудовой реальности советского общества. Основное отличие проявляется в различных «моделях занятости». В советском обществе рынок рабочей силы был ограничен в ресурсах, т.е. отмечалась нехватка работников и их скрытое резервирование на предприятиях [11, с. 74]. Либеральная модель экономики допускает существование рынка рабочей силы с ограниченным спросом, что влечет за собой появление феномена «негарантированной занятости». Данный феномен предполагает законодательно закрепленное отсутствие с чьей-либо стороны гарантий обеспечения работоспособного человека рабочим местом на протяжении всей трудовой жизни [1, с. 67].
Решение проблемы ненадежной занятости на данный момент объявляется одной из основных задач европейских профсоюзов. Данная проблема для Запада не является новой, но в настоящее время она становится особенно актуальной во всех секторах экономики. Работодатели требуют от сотрудников все большей гибкости, что приводит к росту занятости по срочным контрактам или на временной основе и ослаблению социальной защищенности работников. В условиях кризиса, когда многие организации сокращают расходы на персонал и проводят масштабные реорганизации, сотрудники попадают в ситуацию, когда в любой момент они могут остаться без работы.
Выделяют два аспекта в рассмотрении негарантированной занятости – объективный и субъективный. Объективный аспект негарантированности связан с ситуацией, предшествующей реальной потере работы. Объективно негарантированная занятость обусловлена возросшей конкуренцией, процессами слияния, поглощения и реструктуризации компаний, изменением принципов управления персоналом [8, с. 5].
Субъективный аспект связан со страхами относительно стабильности рабочего места, причем не всегда обоснованными [12, с. 14]. Данный аспект наиболее отчетливо представлен в исследованиях, фиксирующих среди населения наличие и выраженность страхов лишиться работы. Широкомасштабное исследование подобного рода было проведено В. Гимпельсон и Г. Монусовой (2010). Авторы зафиксировали значительную межстрановую вариацию в значениях индекса страха безработицы [2, с. 137].
В последние годы выросло число научных исследований, в том числе в области психологии, посвященных данному феномену, в связи с отрицательным влиянием неопределенности и ненадежности работы на различные аспекты жизни человека. Нахождение в условиях негарантированной занятости негативно влияет на физическое и психологическое здоровье человека, продуктивность, отношение к труду, приверженность организации, семейную жизнь. Люди, находящиеся в условиях ненадежной работы, более подвержены простудным, сердечно-сосудистым заболеваниям, стрессам, депрессиям, нервным расстройствам и оценивают свое самочувствие хуже, чем люди с гарантированной занятостью. Кроме того, у респондентов с наиболее высокими показателями ненадежности, уровень здоровья фиксируется не выше, чем у безработных [15, с. 873].
Можно констатировать, что действие принципа «негарантированной занятости» ощущают на себе все трудоспособные граждане, одни – как реальное отсутствие работы, а другие – потенциально, как возможность и угрозу ее потери. При этом, хотя проблема негарантированной занятости характерна для России не в меньшей мере, чем для других стран, отечественные исследования, посвященные феномену негарантированной занятости, только начинают реализовываться.
А.Н. Дёмин и И.А. Петрова предлагают емкую трактовку понятия «ненадежность работы»: не только как страха безработицы, но и как переживания различных угроз своей работе, среди которых – уменьшение объемов занятости, потеря должности, сокращение социальных льгот, невыплата зарплаты [8, с. 5-6; 3, с. 71].
Проблема негарантированной занятости, как латентного ненормативного кризиса занятости, затрагивается в работах М.А. Бендюкова. Автор характеризует данный кризис состоянием страха и неуверенности у трудящихся вследствие незащищенности от безработицы в краткосрочной и отдаленной перспективе [1, с. 69].
В нашем исследовании мы рассматриваем временную перспективу как феномен, связанный с субъективным переживанием ненадежности работы.
Временная перспектива представляет собой индивидуальный способ структурирования личностью прошлого, настоящего и будущего, играет важную роль в хранении и воспроизведении опыта, в формировании установок, ожиданий, постановке и достижении целей и мировоззрении в целом. В отечественных исследованиях временной перспективы наибольшую популярность приобрел подход Ф. Зимбардо и Дж.Бойда [3, с. 7]. Разработанный ими тест был адаптирован группой московских исследователей Сырцовой А., Соколовой Е.Т. и Митиной О.В. [14]. Тест направлен на измерение пяти основных измерений временной перспективы:
1) негативное прошлое. Отношение к прошлому характеризуется отрицательными эмоциями, пессимистическими установками, сожалением, болезненными переживаниями, связанными с прошлым травматическим опытом, причем как реальным, так и его субъективными репрезентациями;
2) гедонистическое настоящее. Фактор связан со стремлением к получению удовольствия в настоящем, беззаботной установкой к жизни в целом, поиском возбуждающих впечатлений, отсутствием заботы о последствиях и будущих выгодах и наградах;
3) будущее. Выражает общую направленность на будущие цели, планы, достижения и на действия по их планированию и реализации;
4) позитивное прошлое. Отношение к прошлому характеризуется положительными эмоциями, ностальгией, теплыми воспоминаниями, характеризуется установкой на легкость обращения к своему прошлому, и использования его позитивных аспектов;
5) фаталистическое настоящее. Отношение к настоящему связано с отсутствием направленности на будущее, на которое человек не может повлиять. Отражает беспомощность и безнадежность, твердое убеждение, что будущее предопределено, а настоящее должно переноситься с покорностью.
Существуют разные представления о том, что происходит с временной перспективой в момент кризисной ситуации. Во многих исследованиях отмечается вредоносная роль выраженного фокуса на прошлом [13, с. 1147; 14, с. 1176]. Также отмечается, что после кризисного или травматического события временная ориентация на будущее становится или ограниченной, или более негативной [14, c. 1176].
Так, К. Муздыбаев [7, с.21] показал в исследовании, проведенном в конце 90-х гг., что в России в период после распада Советского Союза и после дефолта 1998 г. временная перспектива у большей части респондентов была не определена; у значительного количества опрошенных превалировала ориентация на прошлое; настоящее оценивалось исключительно негативно, а прошлое – позитивно.
Как отмечают отечественные исследователи временной перспективы П.В. Зарубин и А. Сырцова, «… основное внимание исследователей в области временной перспективы лежит в изучении связи конструкта временной перспективы с другими характеристиками индивидуальных различий. Исследований, включающих временную перспективу в более широкий общественный контекст, не так много» [5]. При этом, российское общество за последние десятилетия пережило сильные потрясения и изменения. Социальные и экономические изменения, происходящие в российском обществе в последние десятилетия, существенным образом влияют на отношение людей ко времени.
Наше исследование направлено на выявление особенностей временной перспективы работников, переживающих состояние субъективной негарантированности (назовем их условно «неуверенные работники»), в сравнении с теми, кто не испытывает таких переживаний (назовем их условно «уверенные работники»). Мы предполагали наличие существенных различий в показателях временной перспективы между группами неуверенных и уверенных в своем положении работников таким образом, что у неуверенных работников сильнее выражена ориентация на «фаталистическое настоящее», «негативное прошлое» и слабее выражена ориентация на «будущее».
В эмпирическом исследовании применялся метод тестирования на основе методик: опросник временной перспективы Ф. Зимбардо в адаптации А. Сырцовой, Е.Т. Соколовой, О.В. Митиной [14], для измерения отношения человека к своему настоящему в организации использовалась «Методика измерения ненадёжности работы (МИНР)» А.Н. Демина [4].
В исследовании принимали участие 104 работника из различных организаций г. Уфы в возрасте от 21 до 76 лет, из них 32 мужчины и 72 женщины. Для выявления различий в показателях временной перспективы в группах неуверенных и уверенных в своем положении работников использовался непараметрический критерий различий U-Вилкоксона-Манна-Уитни.
В таблице и на рисунке представлены результаты применения критерия U-Вилкоксона-Манна-Уитни, указывающие на существование значимых различий в значениях некоторых временных ориентаций (шкала восприятия негативного прошлого, шкала восприятия фаталистического настоящего) у работников уверенных и неуверенных в своем положении в организации.
Таблица 1
Параметры временной перспективы работников с разной выраженностью субъективной негарантированности: у сотрудников уверенных и неуверенных в своем положении в организации
| Название шкалы | «Уверенные работники»
n=60 |
«Неуверенные работники»
n=44 |
Значение критерия
U-Манна — Уитни |
Уровень значимости |
| Негативное прошлое | 2,851 (±0,602) | 3,233 (±0,725) | 905,5 | 0,0060 |
| Позитивное прошлое | 4,219 (±0,540) | 4,069 (±0,693) | 1186,0 | 0,3813 |
| Фаталистическое настоящее | 2,873 (±0,621) | 3,358 (±0,634) | 752,5 | 0,0001 |
| Гедонистическое настоящее | 3,403 (±0,619) | 3,498 (±0,550) | 1194,5 | 0,4105 |
| Будущее | 4,153 (±0,553) | 3,898 (±0,667) | 1027,0 | 0,0540 |
Рис. 1 Параметры временной перспективы работников уверенных и неуверенных в своем положении в организации
Применение критерия U-Вилкоксона-Манна-Уитни выявило значимые различия в значениях показателя ориентации на негативное прошлое между группами уверенных и неуверенных работников (U=905,50; p>0,01).
По графику средних значений можно наблюдать повышение ориентации на фаталистическое настоящее в двух группах. Применение критерия U-Вилкоксона-Манна-Уитни выявило значимые различия в значениях ориентации на фаталистическое настоящее в этих группах (U=752,50; p>0,001). Так, у неуверенных работников показатель негативного прошлого выше.
Необходимо отметить, что, не смотря на тенденцию к повышению данных показателей, у неуверенных работников показатели фаталистическое настоящее и негативное прошлое имеют средние значения.
Применение критерия U-Вилкоксона-Манна-Уитни не выявило значимых различий в значениях ориентации на гедонистическое настоящее между группами уверенных и неуверенных работников (U=1194,50; p<0,05). Таким образом, в данной выборке умеренное стремление к получению сиюминутного удовольствия без заботы о последствиях характерно для обеих групп примерно в равной степени.
Применение критерия U-Вилкоксона-Манна-Уитни не выявило значимых различий в значениях ориентации на позитивное прошлое между группами уверенных и неуверенных работников (U=1186,0; p<0,05). Тем не менее, по графику средних значений можно наблюдать, что работники, не испытывающие тревоги за настоящее, склонны более позитивно оценивать свое прошлое, нежели работники испытывающие неуверенность. При этом, ориентация на позитивное прошлое у неуверенных работников остается выше среднего, что говорит об умении черпать ресурсы из позитивного прошлого опыта.
Применение критерия U-Вилкоксона-Манна-Уитни не выявило значимых различий в значениях ориентации на будущее между группами уверенных и неуверенных в настоящем работников(U=1027,50; p<0,05). Согласно исследованию Зарубина П.В. и Сырцовой А. [10], этот параметр временной перспективы имеет высокую положительную связь с добросовестностью, позитивной самооценкой, негативную – с импульсивностью, депрессией. По графику средних значений можно наблюдать, что работники, уверенные в настоящем, более направлены на планирование и реализацию целей, достижений, нежели работники испытывающие неуверенность.
Тем не менее, у работников, испытывающих неуверенность, ориентация на позитивное прошлое и ориентация на будущее выше среднего, и они превышают значения таких показателей как ориентация на негативное прошлое, ориентация на фаталистическое настоящее, гедонистическое настоящее. Это может говорить о том, что в данной выборке работники, неуверенные в своем настоящем в организации, личностно склонны к болезненным переживаниям, связанным с прошлым опытом и пессимистическими установками. Так же, по сравнению с уверенными работниками им более характерно состояние безнадежности и апатии. Однако, данные состояния не являются доминирующими в жизни неуверенных в своем положении работников. Совладать с фрустрацией им помогает умение планировать свою деятельность, навык саморегуляции и обращение к прошлому позитивному опыту для решения проблем в настоящем.
Таким образом, наша гипотеза о различиях временной перспективы между группами уверенных и неуверенных в своем положении работников подтверждается частично, так как в ходе исследования были выявлены значимые различия в ориентации на Фаталистическое настоящее и Негативное прошлое между группами уверенных и неуверенных работников. Так, у неуверенных работников сильнее выражена ориентация на фаталистическое настоящее, негативное прошлое. Ориентация на будущее у неуверенных сотрудников ниже, чем у уверенных сотрудников, однако значимых различий по данному показателю между группами выявлено не было.
В заключение следует отметить, что полученные результаты логичны, и, в целом согласуются с результатами исследований, проведенных в этой области другими авторами [6; 9]. В исследовании не было выявлено значимых различий в ориентации на будущее у работников с разной степенью уверенности в своем положении в организации. Однако, мы склонны объяснить это недостаточным объемом выборки, что свидетельствует о необходимости продолжать изучение данного феномена. Следует также отметить, что для полноты и большей достоверности выводов необходимо провести исследование на более разнообразной выборке, с учетом таких факторов как пол, возраст, уровень и тип образования.
Список литературы
- Бендюков М. А. Кризисы профессионального развития личности, обусловленные негарантированностью трудовой занятости // Международный форум «Образ российской психологии в регионах страны и в мире». М.: ИПРАН, 2006. С. 67-70
- Гимпельсон В., Монусова Г. Страх безработицы: опыт межстрановых сопоставлений // Вопросы экономики. 2010. №2. С.117-138.
- Дементий Л. И., Особенности ответственности и временной перспективы у студентов с разным уровнем прокрастинации // Психология обучения, 2013,№ 7.– С. 4-19
- Демин А.Н. Психологическое измерение ненадежности работы // Человек. Сообщество. Управление. 2008. №1. – С. 71–76.
- Зарубин П.В., Сырцова А. Временная перспектива и экономическая нестабильность: сравнительное исследование 2007 и 2013 гг. // Психологические исследования. 2013. Т. 6, № 32. С. 9. URL: https://psystudy.ru (дата обращения: 19.12.2014).
- Квасова О.Г. Трансформация временной перспективы личности в экстремальной ситуации: диссертация на соискание ученой степени кандидата психологических наук.– М., 2013. – 214 с.
- Муздыбаев К. Переживание времени в момент кризисов. Психологический журнал, 2000, 4(21).– С. 5-
- Петрова И.А. Психологические эффекты пребывания личности в неопределенной жизненной ситуации (на примере ситуации ненадежной работы): диссертация на соискание ученой степени кандидата психологических наук. – Краснодар, 2011. – 166 с.
- Сырцова А. Возрастная динамика временной перспективы личности: диссертация на соискание учёной степени кандидата психологических наук. – Москва, 2008. – 317 с.
- Сырцова А., Соколова Е.Т., Митина О.В.Методика Ф. Зимбардо по временной перспективе // Психологическая диагностика. 2007. № 1. С. 85–106.
- Чуйкова Т.С., Сотникова Д.И. Негарантированная занятость: анализ современных подходов // Актуальные проблемы педагогики и психологии. Одесса: ПОСТСКРИПТУМ, №1, 2014. – С. 73-79.
- Borg I., Elizur D. Job insecurity: Correlates, moderators and measurements // International journal of Manpower, 1992. P. 13-22.
- Holman E.A., Silver R.C. Getting “stuck” in the past: temporal orientation and coping with trauma. Journal of personality and social psychology, 1998, 74(5), 1146–1163.
- Lavi T., Solomon Z. Palestinian youth of the Intifada: PTSD and future orientation. Journal of the American Academy of Child and Adolescent Psychiatry, 2005, 44(11), 1176–1183.
- Laszlo K., Pikhart H., Kopp M., Bobak M., Pajak A., Malyutina S., Salavecz G., Marmot M. Job insecurity and health: A study of 16 European countries // Social Science & Medicine. 2010, V. 70(6), P. 867-874.[schema type=»book» name=»ОСОБЕННОСТИ ВРЕМЕННОЙ ПЕРСПЕКТИВЫ РАБОТНИКОВ В УСЛОВИЯХ НЕГАРАНТИРОВАННОЙ ЗАНЯТОСТИ» author=»Чуйкова Татьяна Сергеевна, Сотникова Дарья Игоревна» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-04-07″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_30.04.2015_04(13)» ebook=»yes» ]