РАСПРОСТРАНЕНИЕ ПОНЯТИЯ ОРОЧЕНЫ-ОЛЕНЕВОДЫ У ТУНГУСО-МАНЬЧЖУРСКИХ ЭТНОСОВ СИБИРИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

Этнические названия орочен, орочён, орочоны, орочи, орочолы, ороки и др. в значении «оленеводы» тесно связаны с термином орон, которым в тунгусо-маньчжурских языках обозначается домашний олень. Смысловая и даже звуковая идентичность этих названий, имеющих широкое распространение среди разных групп эвенов Охотского побережья, дальневосточных эвенков, негидальцев, орочей, ороков Сахалина и ороченов верховьев Амура, свидетельствует о едином происхождении ороченской культуры и ее распространении среди тунгусо-маньчжурских этносов Сибири и Дальнего Востока.

Л.И. Шренк утверждал, что орочены, орочи, ороки и ольчи сами себя оленеводами не называли. Исходя из этого, он задавал такой вопрос: «Но кто впервые дал этим народам название «оленные»?  Немыслимо, конечно, чтобы они  сами называли себя по имени домашнего животного, хотя и столь важного для них» [29, с. 137].

Оленеводами называли не только орочонов Верхнего Амура и ороков Сахалина, но и современных орочей, которые тоже когда-то занимались оленеводством [9, с.7], но после потери своих оленей поселились на Амуре и на морском берегу, сделались рыболовами и стали вести оседлый образ жизни.

Впервые этническое название орочи было выявлено у местного населения залива Де-Кастри французским мореплавателем Ж.Ф. Лаперузом в 1787 г., когда он проводил исследование современного побережья Татарского пролива. Если исходить из того, что аборигены Приамурья, Приморья и Сахалина сами себя оленеводами не называли, то невольно возникает вопрос, откуда на побережье Татарского пролива могло появиться этническое название в значении оленевод у народа, который содержанием оленей уже в XVIII в. не занимался?

Дальнейшие исследования показали, что название «оленные» оленеводам могли дать только маньчжуры или их предки в то время, когда они кочевали с оленями в горах, вдали от своих нынешних мест жительства. Свой вывод Л.И. Шренк подкрепляет материалами Клапрота, который писал, что «маньчжуры называют всех прочих тунгусов общим  именем «Орочоны». Здесь же Шренк делает небольшое уточнение, что этим же термином монголы называют всех оленеводов-тунгусов, хотя «название «Орочоны» не монгольского происхождения», а тунгусского [29, с. 137]. В.А. Туголуков, проанализировав термин «орочен», однозначно поддержал мнение Шренка: «если смысловой основой этнонима орочён служит тунг. орон, то такой этноним должен считаться не маньчжурским, а  тунгусским. Заимствовав у тунгусов данный термин, маньчжуры пользовались им в собственной огласовке, произнося его как ороньчо или ороньчон» [24, с. 44].

В отличие от Л.И. Шренка А.Н. Липский утверждал, что этническое название орочон маньчжурского происхождения. Этим именем маньчжуры в XVIII в. задолго до появления русских на Амуре называли тунгусов-оленеводов, в том числе ороков Сахалина и манегров. «С тех пор мы и имеем орочон, орончон, орочен – как самостоятельную этническую единицу» в регионах [8, с. ХIII].

Т.П. Роон считает, что это этническое название является вариантом русского языка. Русские переселенцы местных оленеводов называли термином орочен/орочены. «Именно под таким названием уйльта известны у русскоязычного населения Северного Сахалина» [18, с.12–13].

Вышеотмеченные исследования показывают, что этническое название «орочены» могло принадлежать трем народам: тунгусам (Шренк), маньчжурам (Липский) и русским (Роон). Если исходить из того, что маньчжуры, монголы, народы Нижнего Амура, Сахалина, Татарского побережья  и русские переселенцы тунгусский термин «орочены» и другие его варианты используют вместо этнического названия для тунгусов-оленеводов, то можно быть уверенным, что это название среди народов Сибири и Дальнего Востока было оглашено и распространено не маньчжурами и монголами, не русскими, а только тунгусами, оленеводческая культура которых была отнесена к особому орочонскому типу. В процессе развития этой культуры ее носителями стали негидальцы, ороки, орочи, орочены, эвены и другие тунгусо-маньчжурские этносы.

Отмеченные этнические названия и оленеводческая культура ороченского типа ограничиваются территориями Забайкалья, верховьев Амура (Амурская область), Удского края (бассейн р. Уда), северной части Охотского побережья, Сахалина и залива Де-Кастри Татарского пролива. Исходя из методов комплексного подхода, мы вычленяем и детально рассматриваем только тот регион, откуда мог начаться процесс распространения среди тунгусо-маньчжурских этносов Дальнего Востока этнического названия «орочены» в значении «оленеводы». Л.И. Шренк первый обратил внимание, что орочи Татарского пролива  в конце  XVIII в. оленеводством не занимались, но  сами себя назвали орочами, т.е. оленеводами. Он решил выяснить, почему безоленный народ залива Де-Кастри назвался оленеводами, а также, откуда у орочей могло появиться это название?

Л.И. Шренк хотя и был сторонником южного происхождения орочей, но считал, что этническое название ороч (орочены) в значении оленеводы не могло прийти к населению Татарского пролива от южных племен Приморья, потому что местные племена, обитавшие в бассейне р. Уссури и занимавшие побережье Японского моря от Кореи до залива Де-Кастри, оленеводством не занимались [29, с.141]. По этой причине Л.И. Шренк решил, что вместо «настоящих» орочей, встретившихся с Ж. Лаперузом в 1787 г., были оленеводы – ольчи, и Лаперуз этноним орочи «без сомнения … слышал … от туземных жителей залива», но этим именем назвались не орочи, а ольчи, которые в те времена проживали в районе залива Де-Кастри. «Я нисколько не сомневаюсь, что Лаперуз узнал имя народа не от орочей, а от ольчей. Так как последние, действительно, сами называют себя этим именем, то он от них и должен был слышать  название, которое при столь обыкновенной  замене тунгусскими племенами буквы «Л» буквою «Р»,  могло быть произносимо и «ольча», как я его слышал, и «ор(о)ча» [29, с.142].

В свое время проблемой происхождения этнонима орочи интересовался и Л.Я. Штернберг. Досконально изучив материалы Л.И. Шренка о появлении этнического названия орочи у населения залива Де-Кастри, он обоснованно усомнился в правоте Шренка и высказал свое предположение, что во время посещения Лаперузом залива Де-Кастри вместе с орочами жили не только мангуны-ольчи, но и выходцы с Удыли – негидальцы. Именно негидальцы «… в течение долгого периода сожительства могли достаточно оборочиться, чтобы считать себя одним народом с орочами, тем более что ни по языку, ни по верованиям, ни по обычаю они от орочей ничем не отличаются. Я встретил потомков этого рода на Амуре, и они по старой памяти еще и теперь перед русскими называют себя орочи. Правда, Лаперуз сам в других пунктах территории орочей не встречал, но он все-таки не ошибся: обитатели этого побережья перед другими, действительно, так называют себя» [30, с.395].

Итак, по Л.Я. Штернбергу, орочами могли назвать себя и негидальцы, что не противоречит реальному положению. Отдельные представители негидальского этноса действительно достигали Татарского пролива, и, имея тесные контакты с эвенами северной части охотского побережья, у которых самоназвание было ороч (ед. ч.), орочел (мн. ч.), или с зейскими, урмийскими, учурскими, удскими или другими группами эвенков, тоже имевшим самоназвание орочē, орочēн [23, с.25], могли назвать себя орочами, если они свое происхождение связывали с эвенами или эвенками и территорией своих древних предков, называвших себя орочами или ороченами. Тем более что современные негидальцы из селений Им и Усть-Амгуни, как сообщал Л.Н. Липский в 1925 г., в подворных карточках переписи населения 1923 г. тоже назывались «арочен’ами» [8, с.XIX], а этноним орочи в Охотско-Колымском округе в местных источниках (документах) фигурировал вплоть до конца 1957 г., пока вместо  этого этнонима в 1960–1970-е гг. в Магаданской области официально не был «узаконен» этноним эвен [26, с.73].

Вполне возможно, что этнический термин ороч (орочены) жителями залива Де-Кастри, т.е. современными орочами, обитающими в бассейнах Хади, Тумнина, Хунгари (Гур) и других рек, впадающих в Японское море, через посредников – негидальцев был заимствован у орочелов Охотского побережья, потому что орочелов (эвенов) и ароченов (негидальцев) связывали какие-то родственные узы, которые в наши дни сохранились только в общем сходстве негидальцев с ороками и ламу­тами [6, с.27], а также в древних самоназваниях ольских, арманских и др. групп эвенов в форме илкан бэj (взрослый, возмужалый человек);  бэj – человек; мужчина и в этнониме негидальцев –  илкан бэjэнин (настоящий человек) [22, с.122–123, 308]. У эвенков и удругих этносов подобные названия отсутствуют.

А.А. Сирина при исследовании эвенков и эвенов  также обратила на этническую связь орочей,  негидальцев и эвенов  северной части охотского побережья и, заостряя на этом особое внимание, писала: «… специальных исследований заслуживает тема связи и этнических контактов орочей (эвенов) Магаданской области с приморским населением Хабаровского края, также известного под именем орочи (с вариантами) и наматканы» [20, с.48].

В исследовании С.К. Патканова отмечается, что «орочи, живущие около Императорской Гавани и в ее окрестностях, называют себя именем орочоны…» [15, с.74]. Но далее автор заявляет, что орочи, живущие к северу от р. Ботчи, этническое название «орочоны» заимствовали от русских. «От других народов они его перенять не могли, – поясняет исследователь, – так как их соседи называют их по большей части именем «кэкары» и его вариациями, а маньчжуры, которым приписывают происхождение слова «орунчунь»,  отделены от них областью гольдов» [15, с.77]. Мнение Патканова о заимствовании орочами экзонима  орочоны от русских просматривается и в работе И.А. Лопатина «Орочи – сородичи маньчжур», где сообщается, что этническое название орочон в Приморской области появилось во второй половине XIX в. благодаря русским переселенцам, которые, зная о существовании орочонов Забайкалья и Амурской области, орочей Императорской Гавани тоже стали называть орочонами. «Де­ло дошло даже до того, что и сами орочи в разговоре с русскими называют себя орочонами» [9,  с.7].

Сравнивая исследования С.К. Патканова и И.А. Лопатина, нетрудно заметить – они оба считают, что русские при переселении в Приморье, Приамурье и на Сахалин распространили среди орочей, ороков и других аборигенов региона этническое название орочоны в значении оленеводы. Однако в данном случае и Патканов, и Лопатин ошибочно использовали только устоявшийся стереотип XIX – начала XX в., указывающий на особую историческую значимость русских, без которых аборигены якобы не могли определиться даже со своим самоназванием. Они не сопоставили даты появления русских и французов в районах Татарского пролива: русские в районе Императорской Гавани стали появляться только в 1882–1891 гг. во время второго этапа переселения русского крестьянства на Дальний Восток  [5, с.231–232], а этнонимы орочи и орочоны в заливе Де-Кастри прозвучали от местных жителей почти на 100 лет раньше – в 1787 г. Однако вместо этих сопоставлений исследователи, не подумав, сделали ошибочный вывод, будто орочи, находясь под влиянием русских, «… называют себя … заимствованным от русских именем «орочоны» [15, с.77].

Можно предположить, что этнические названия орочоны и орочи на побережье Татарского пролива до появления здесь Лаперуза могли утвердиться от племен Забайкалья или от орочонов Амурской области. Но этого быть не могло по той причине, что территория Татарского пролива отделена от Забайкалья и верховьев Амура областью гольдов и других племен. Иначе говоря, экзоним орочон (орочён) вначале должен был появиться  у гольдов, как предполагал С.К. Патканов [15, с.77], а затем и у других аборигенов. Однако ни у гольдов, ни у других народов Приамурья, кроме орочей, это этническое название не утвердилось. Из этого следует, что этнические названия орочёны и орочи на побережье Татарского пролива в конце XVIII в. были получены не от племен Забайкалья и Амурской области. В.А. Туголуков указывает и на другую причину, почему  этноним орочён не мог появиться среди орочей Императорской Гавани от племен Забайкалья, потому что этот этноним до начала ХIХ в. вообще «… не являлся специфическим обозначением забайкальских и приамурских эвенков, занимавшихся оленеводством» [24, с.44].

Термин орочон не  мог быть заимствован жителями залива Де-Кастри и от ороков Сахалина, потому что русские на Сахалине также, как и в Приморье, появились только во второй половине XIX в. К этому времени ороки уже пользовались этническим названием орочоны и знали территориальные названия ольча и ульча. Этническое название орочоны (орочены) в значении оленеводы на берегах Татарского пролива могло появиться из Удской округи, где сосредоточились забайкальско-амурские эвенки, у которых самоназванием служили этнонимы  орочӣ, орочēн, оричēн [23, с.25].

Однако это предположение опровергается материалами Л.Я. Штернберга, писавшего, что Удские тунгусы в окрестностях Татарского пролива появились «…лишь  лет 35 тому назад и, следовательно, не только во времена Лаперуза, но и во времена Шренка не могли быть в этих местах и, стало быть, не имеют никакого отношения к обитателям Де-Кастри» [30, с.396].

Из всех регионов, где функционировало этническое название орочи (орочёны) в значении оленеводы, не проанализированными остались только ламуты северо-восточной части Охотского побережья, называвшие себя тоже этнонимом орач или ōръч (ед. ч.) и орочел или ōръчъл (мн. ч.) [23, с.25; 17, с.6].   Этот список этнических самоназваний можно расширить самоназваниями орочен, орочон, ороч (мн.ч. – орочол), взятых из исследования Г.М. Василевич. Кроме этого, как сообщает Г.М. Василевич, орочолы были известны и под названием ламутов [1, с.2], а с конца 1928 г. ламуты северо-восточного побережья Охотского моря, имевшие самоназвание эвън (ед. ч.) и  эвъсъл (мн. ч.), при проведении первых мероприятий по советскому национальному строительству среди аборигенов Дальнего Востока стали называться единым этнонимом эвены. Таким образом, «самоназвание «эвены» с того времени стало общим этническим названием народности «ламутов», дореволюционных «восточных тунгусов» и «орочел» Охотско-Колымского края» [17, с.6].

Заслуживают особого внимания исследования  Э.В. Шавкунова о  местных племенах Хинганских гор, известных в I – III вв. н.э. под названием Увань и Улохоу. «Племена Увань, несомненно, являются предками современных эвенов. Кстати, слово «увань» или, как его еще транскрибировали китайцы, «ухуань», при династии Суй и Тан[1] читалось как «ован», т.е. эвен» [27, с.49]. В составе Уваней находились и племена Улохоу (Улохунь). «Древнекитайское чтение имени этого племени дает нам слово «ороку» («орокон»), что этимологически связываает нас с  названием современных тунгусских народностей…» – ороками, орочами и ороченами [27, с.49]. Со ссылкой на Н.Я. Бичурина исследователь продолжаетт: «В VII в. племена Увань (Эвены), как показывает «Тан шу», обитали к северу от племени Улохоу (Ороку), т.е. к северу от Большого Хинганского хребта на территории современного расселения эвенов» [27, с.49]. Исходя из материалов Э.В. Шавкунова, нетрудно заметить, что в составе эвенов находилось и племя, известное в древнекитайской истории под названием ороку (орокон). По всей вероятности, эти ороконы имеют прямое отношение к орокам Сахалина.

По мнению В.А. Туголукова, основанном на всестороннем анализе этнической истории тунгусов Сибири и Дальнего Востока, распространение этнонима орочён началось именно с территории северной части Охотского побережья, где обитали предки современных эвенов, известных под экзоэтнонимом ламунка (намунка) – «приморские жители» [24, с.44].

Г.М. Василевич, исследуя проблему «Типы оленеводства у  тунгусоязычных  народов», отмечала, что оленеводство у тунгусов Сибири по своим характерным особенностям разделялось на два типа – эвенкийский и ороченский [1, с.3–5]. Типовые особенности оленеводства тунгусов выражались не только в способах содержания и использования оленей, но и ограничивались определенной территорией выпаса и содержания животных. «Эвенкийский тип был распространен в бассейне Подкаменной Тунгуски, на  верхней половине бассейна Нижней Тунгуски и на смежных притоках Лены выше Витима. Варианты его распространялись по притоку Ангары, к западу от Енисея, в районе Енисея, к северу от Нижней Тунгусски, в Северном Прибайкалье, между реками Буреей и Амгунью и на реках, впадающих в Охотское море, на юге» [1, с.3]. «Второй тип – ороченский – распространялся по отрогам Яблонового и Станового хребтов, а варианты его – к северу от Нижней Тунгуски, на Витимо-Олекминском плоскогории, на отрогах Верхоянского хребта, на Камчатке и Сахалине» [1, с.3].

По мнению Г.М. Василевич, с XII по  XVIII в. в бассейне Подкаменной Тунгусски, на реках Бурее, Амгуни, Чумикане, Уде начался процесс объединения оленных тунгусов с пешими охотниками. Этот процесс позволил оленным тунгусам расширить сферу хозяйственной деятельности за счет охотничьего промысла. Занимаясь добычей пушного зверя, необходимого для уплаты ясака, оленные и безоленные охотники уходили на  промысел далеко за пределы миграционных путей оленьего стада. «Еще в XVII в. была зарегистрирована традиция выхода для промысла из района Маи-Аяна на Амгунь. Аналогичная традиция ухода на промысел могла существовать и в районе Чумикана-Уды, откуда ходили на богатый кормами и зверем Сахалин. Этими двумя путями могли двигаться и группы первых оленных охотников. Одни, выйдя на Сахалин, сохранив тип оленеводства и ряд других элементов культуры, стали компонентом в этногенезе ороков (на Сахалине их до сих пор называют орочон и орочол, тогда как самоназвание их ульта). Другие через Амгунь и Амур вышли на Анюй и Тумнин и дали орочонский компонент в этногенезе орочей (по местному названию орочоны)» [1, с.8–9].

«В процессе своего продвижения на Амгунь и Нижний Амур, – отмечал  В.А. Туголуков, – охотские тунгусы (как эвенки, так и эвены) вступали в контакты с местным коренным населением – натками (нанайцами), гиляками (нивхами) и айнами и тем самым приняли активное участие в этническом формировании ряда современных тунгусо-язычных народов этого региона. Названия трех из этих народов – ороки, орочи, ульчи – представляют собой производное от этнонима орочён – орочел (ороч)» [24, с.45].

Исходя из материалов исследования Г.М. Василевич, эвенкийский тип оленеводства сохранился у большинства оленеводов Сибири и Дальнего Востока, а  орочёнский тип – только у Охотских эвенов и ороков Сахалина, у которых до сих пор сохраняется этническое самоназвание в форме орочёны или орочелы. Из вышесказанного следует, что эвены северной части Охотского побережья и ороки Сахалина, имеющие единый ороченский тип оленеводства и практически общий этноним – орочёны (орочелы), в прошлой истории находились в тесном родстве, что и подтверждается многими элементами материальной и духовной культуры, о чем более подробно сказано в разделе «Этнические параллели в материальной культуре Охотских эвенов, ороков Сахалина, орочей и удэгейцев бассейна Амура».

Определив круг этносов, относящихся к ороченам-оленеводам, мы обратили внимание, что некоторые этносы, например, орочи Императорской Гавани, негидальцы, эвены Охотского побережья, ороки Сахалина и некоторые дальневосточные эвенки, тоже называют себя ороченами. Однако в  неоспоримом факте существования этнического названия орочены с его многими вариантами скрывается очень важная проблема этнического характера. Суть этой проблемы заключается в вопросе,  что  подразумевали оленеводы-тунгусы, называвшие себя ороченами, орочонами, орочелами и другими вариантами этого названия? Монголы, маньчжуры и русские под термином «орочен» подразумевали понятие «оленевод», а что по этому поводу думали сами аборигены?

Вспомним утверждение Шренка, что орочи, орочены, ороки и др. сами себя оленеводами не называли.  Касаясь этнонимов тунгусо-маньчжурских этносов Приамурья, А.Н. Липский, проявляя полную солидарность с Л.И. Шренком, тоже категорически выступил против использования термина «орочен» в понятии «оленевод». Он особо подчеркивал, что оленеводство тунгусов, хотя и является основным видом хозяйственной деятельности, но «… ни в коем случае не может служить этническим признаком, т. к. тогда пришлось бы создать  столько народностей, сколько имеется профессий, то и термин орочен ни коим образом не может быть употребляем как термин, обозначающий этническую особенность … тунгусов» [8, с.ХШ].

Как показывают лингвистические, исторические, топонимические и этнографические материалы, большинство этнических названий (за очень редким исключением) в Сибири, на Дальнем Востоке и других регионах мира связываются с местными географическими названиями рек, озер, гор, населенных пунктов, отдельных ландшафтов и т.д. Если признать, что этническое название «орочен» отражает не хозяйственные особенности тунгусов, то в этом случае оно должно быть связано с названием какой-нибудь территории, на которой обитали тунгусы, называвшие себя орочонами. Где находится эта территория, нам и следует выяснить, что в наше время является не простым делом.

Из историко-этнографической литературы известно, что этнические названия орочен, орочон и орочолы ограничиваются территориями Забайкалья, верховьев Амура (Амурская область), Удского края (бассейн р. Уда), северной части Охотского побережья, Сахалина и залива Де-Кастри Татарского пролива. Идентичное этническое название функционирует в Сибири и на Дальнем Востоке, что является свидетельством того, что этноним «орочен» не мог возникнуть одновременно у разных этносов. Из этого следует, что это название вначале появилось в каком-то одном месте, а затем оно распространилось на тех территориях, по которым осуществлялась миграция предков, называвших себя орочёнами. Используя метод исключения одной территории за другой, мы можем определить, откуда и от кого могло появиться этническое название орочи и орочены в культуре местных этносов в значении оленеводы.

В.А. Туголуков отмечал, что существовало два центра возникновения и бытования этнонима орочён. «Одним из таких центров была территория левобережного Приамурья, где эвенки-оленеводы соприкасались с  эвенками-скотоводами и эвенками, чьим единственным домашним  животным являлась собака … Однако до Х1Х в. … этноним орочён не являлся специфическим обозначением забайкальских и приамурских эвенков, занимавшихся оленеводством» [24, с.44]. «Другим центром, откуда шло распространение этнонима орочён, была северная часть Охотского побережья, где тунгусские предки современных эвенов еще до прихода русских вошли в соприкосновение с оседлыми коряками и образовали контактную группу  «пеших тунгусов». Местные тунгусы-оленеводы, кочевавшие большую часть года в прибрежных хребтах, но выходившие летом к морю для заготовки лососевой рыбы, называли себя либо ламунка (намунка) – «приморские», либо орочёл – «оленеводы». Второй этноним (ед. число – ороч) служил антитезой этнониму мэнэл – «оседлые», прилагавшемуся к «пешим тунгусам» [24, с.44–45].

Маньчжуры и окружающие соседи, не занимавшиеся оленеводством, термин орочен воспринимали как оленевод, а сами аборигены, озвучивая это слово, могли связывать его с местностью, где имелось много оленей. Идея о территориальной связи этнонима орочён с названием соответствующей местности была подхвачена Г.М. Василевич, когда обнаружила в трудах Маака подходящий для этой цели гидроним Оро. В своем «Путешествии на Амур» Р.К. Маак отмечал, что место, где в ХVII  в. находился русский Албазинский острог, «… у маньчжуров известно под названием Якса, а у манягров также под названием Оро» [10, с.66]. Она предполагала, что этноним орочен – житель местности Оро возник от гидронима Оро, одного из притоков Амура. Однако В.А. Туголуков считает  это мнение глубоко ошибочным, так как гидроним Оро не связан с оленеводством у тунгусов, потому что «район Албазинского острога совершенно не пригоден для существования домашних оленей ввиду отсутствия там основного корма для оленей – ягеля. Летом там очень жарко и много гнуса. Нет сведений о существовании там и  диких оленей, менее прихотливых к неблагоприятным экологическим факторам» [24, с.48].

         Следует признать, что в данном случае возражение В.А. Туголукова вполне обоснованное. «Факты свидетельствуют о том, что этноним орочён – производное от эвенкского и эвенского слова орон – «домашний олень» и не имеет никакого отношения к району бывшего Албазинского острога» [24, с.49]. Из этого следует, что название Оро не относится к северной группе тунгусов – эвенкам, эвенам, негидальцам и др., и этим термином домашний олень у них не обозначается. Термин оро имеет распространение только у тунгусо-маньчжурских этносов южной языковой группы. Словом оро называют домашнего оленя орочи, ульчи, нанайцы [23, с.25], удэгейцы этим термином называют дикого северного оленя [28, с.60], нанайцы – невестку, ульчи – какое-нибудь животное [23, с.24, 25], а у ороков Сахалина этим словом называется рыба-горбуша [14, с.117, 120; 19, с.125]. В исследовании А.А. Сириной «Эвенки и эвены в современном мире» со ссылкой на  С.М. Широкогорова указывается, что слово оро имеет перевод «место», т.е. «местный» [20, с.43].

         Если учесть тот факт, что в бассейне р. Оро не было условий для содержания оленей, то этноним орочён не мог возникнуть из слова оро или орон – домашний олень. Не мог он возникнуть и из слова «оро», имеющего разные понятия, характерные для орочей, ульчей, нанайцев, удэгейцев и ороков, а вот концепция Широкогорова, что этническое название орочен может иметь значение «местный житель», вполне соответствует действительности XVII в. Этническое название орочен в значении оленевод было распространено среди многих территориальных групп тунгусов, размещенных от верховьев Амура до северо-восточной части охотского побережья. Однако возникнуть это название могло только в одном месте, а затем в процессе миграции оленеводов распространяться по территории их движения.

         В этой связи определнный интерес представляет топонимический словарь В.В. Леонтьева и К.А. Новиковой, в котором зафиксировано три оронима: один из них Орон –  ручей, левый приток р. Тас-Эльбех, впадающей в р. Хинике, расположенной в Тенькинском районе Магаданской области; другой ороним с одноименным названием является правым притоком р. Черной, входящей в состав бассейна р. Гижиги, находящейся в Северо-Эвенском районе Магаданской области. Ороним Орон с эвенского языка на русский переводится как «домашний олень»; третий ороним Ороч – это левый приток р. Дручак, впадающей в р. Ирбычан, входящей в бассейн р. Гижиги в составе территории Северо-Эвенского района Магаданской области. Ороним Ороч в буквальном смысле означает понятие  «оленный» [7, с.293, 294]. Приведенные оронимы свидетельствуют, что идея Г.М. Василевич о связи этнонима орочён с какой-то конкретной территорией, где имелись олени, не лишена практической реальности. К сожалению, ей не удалось связать свою идею с северо-востоком Азии, где имеются подходящие для этимологии оронимы – Орон и Ороч.

Если использовать особенности эвенских суффиксов —чан/чен, при помощи которых образуются топонимы,  указывающие на территориальные особенности местности, то при прибавлении к слову «орон» суффикса «чен», получим название территории Орончен со значением оленная местность», или житель местности Орон. Кстати, Г.М. Василевич гидроним «орон» относит к названиям, связанными с промыслами [3, с.163]. Этническое название орочен со значением «оленная местность» может образоваться и от соединения слова ороч с суффиксом чен. Вполне возможно, что название «орончон», отмеченное Липским [8, с.ХIII], связано не с искаженным маньчжурским словом «орунчун» в значении «оленный народ», как  считает Л.И. Миссонова [12, с.129], а является этнонимом, образованным  от гидронима Орон.

Японские исследователи Иогами Токнай и Мамия Ринсо ороков Сахалина называли термином «ороцко», «а заселенную ими часть острова – «ориката»» [29, с.134]. Иначе говоря, термин «ориката» на японском языке означает название местности, на которой жили ороки в конце XVIII – начале XIX в.

Японский термин «ориката», на наш взгляд, означает территорию, на которой ороки строили специальные изгороди – загоны для содержания животных. Если слово «ориката» разложить на фонемы, то первая часть японского слова «ори»[2] в нашем случае может означать такие понятия, как «клетка, загон, овчарня, хлев» [31, 331]. Для отражения хозяйственной деятельности ороков Сахалина идеально подходит  термин «загон» для оленей. Загон устраивался в продуваемых ветерком местах. Здесь же в загонах в теплое время года, когда появлялся в массовом количестве гнус, устанавливались и дымокуры, отгонявшие комаров и мошку от животных. Вторая часть слова «ката» или «котан» совмещается с первой и имеет значение «населенный пункт в Японии»[3], или село, селение, хутор и другие понятия, связанные с местом жительства человека[4]. Таким образом, полный перевод термина «ориката» означает название местности, в пределах которой жили ороки и содержались олени.

         По принципу  термина «ориката» создавались и другие топонимы на Сахалине. Например, Хокуй-котан и Найтуру-котан – селения айнов, Ван-Готан, Таран-Готан – селения орочонов и др. [13, с.275, 277, 291 и др.]. По данным А. Брылкина на Южном Сахалине в 1861 г.  существовало селение амурских мангунов – Мангун-котон. Аналогично создавались ойконимы и в самой Японии:  アイヌコタン – Аину-котан; カムイコタン – Камуи-котан; シコタン – Си-котан; チリンコタン – Тэринэ-котан; ハリムコタン – Хариму-котан[5]. Японский термин котан, соответствующий русскому слову селение, деревня, всегда ставится после ойконима, а в русских географических названиях слово «село» – перед названием населенного пункта.

         На наш взгляд, термин орочён, означающий «житель бассейна р. Орон или Ороч» Северо-Эвенского района Магаданской области, и японский термин «ориката» находящийся на территории расселения ороков Сахалина, хотя и относятся к разным территориям и народам, тем не менее обладают такой идентичностью, что между названиями «орочены» и «ориката» можно ставить знак равенства, потому что эти названия указывают на оленеводов – жителей конкретных местностей, где содержались олени.

         Выяснив, где находится территория  под названием «орочен», невольно возникает вопрос,  как мог термин «орочен» практически без изменений закрепиться у разных этносов Сибири и Дальнего Востока? По нашему мнению, ответ на этот вопрос находится в плоскости преемственности  и передачи культурного наследия от предков младшему поколению.

         Из поколения в поколение передаются только общие этнические самоназвания, а не отдельные территориальные названия каких-нибудь родовых групп, объединенных общими жизненными целями или союзом «доха», потому что  с переходом в другую местность старый топоним быстро забывается и заменяется новым. Например, один из ульчских родов, живший на берегу Татарского пролива, вначале назывался Кекали. Потом этот род  перебрался на Амур и, поселившись на р. Нунгму, стал называться Нунгмули-хала, а когда  он переехал на оз. Удыль, то получил название Дятала [21, с.154]. Однако все ульчи помнят свое первое самоназвание нани, приобретенное предками в незапамятные времена. «Сами ульчи, как и гольды, слово нани (нанай) не переводят по смыслу. Оно в представлении их мыслится как неделимое понятие, как их собственное самоназвание» [16, с.6]. Этот первичный этноним передавался из поколения в поколение и сохранялся в неизменном виде сотни лет, потому что этническое имя, полученное от предков, всегда  воспринимается как единое целое вместе с образом священного предка, помогавшего своим потомкам в промыслах и охранявшего их от козней злых духов.

         Единство общего этнического имени в сочетании с памятью о предках сохраняется практически всегда. Этническое самоназвание – это не  только имя этноса, но и название родины, где жили предки, и имя, которое каждый раз вспоминается с ностальгией о былых, лучших временах в жизни человека.

         Это относится и к орокам Сахалина, у которых до наших дней фиксируются названия орочоны, ольчи, ульчи, уильта, ульта, уйльта и др. Возникновение и функционирование этих названий у ороков Сахалина фиксировались с середины ХIХ до конца ХХ в. Из всех этих этнических названий в первой четверти ХХ в. для обозначения ороков не стали использоваться этнонимы ольчи и ульчи.

В начале ХХI в. этнографами «насильственно культивировался» и тиражировался этноним ульта, а через 7–10 лет по инициативе небольшой группы интеллигенции, мало знающей свою культуру, населению ороков начало  насаждаться этническое название уйльта, хотя в памяти людей старшего поколения до сих пор сохраняется этническое название орочены. Следует особо подчеркнуть, что этноним орочен не только настоящее имя ороков, полученное от эвенов-ороченов, но и название малой  родины предков, имя которой мигрировало с северного побережья Охотского моря, а оттуда вместе с предками дошло и до Сахалина. Видимо, ороки Сахалина еще в начале ХХ в. неосознанно продолжали сохранять память о своих предках, когда ороки говорили Б.А. Васильеву, что их предки живут где-то на севере Охотского побережья, ближе к Камчатке [4, с.5, 8].

 

Список литературы:

1. Василевич Г.М. Типы оленеводства у тунгусоязычных народов в связи с проблемой расселения по Сибири / VII Международный конгресс антропологических и этнографических наук (Москва, август 1964 г.). – М.: Наука, 1964. С.1–11.
2. Василевич Г.М. Эвенки: Историко-этнографические очерки (XVIII – XX в.). Л.: Наука, 1969. – 304 c.
3. Василевич Г.М. Топонимы тунгусского происхождения// Этнография имен. – М.: Наука, 1971. С.160–171.
4. Васильев Б.А. Основные черты этнографии ороков. Предварительный очерк по материалам экспедиции 1928 г. // Этнография, 1929. №1. С. 3–22.
5. История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. – февраль 1917 г.). – М.: Наука, 1991. – 471 с.
6. Левин М.Г. Антропологические исследования на Амуре и Сахалине // Краткие сообщения Института этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. – М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1949. Вып. V. С.25–31.
7. Леонтьев В.В., Новикова К.А. Топонимический словарь северо-востока СССР. – Магадан: Кн. Изд-во, 1989. – 457 с.
8. Липский А.Н. Краткий обзор маньчжуро-тунгусских племен бассейна амура // Первый туземный съезд Д.В.О. (протоколы съезда с вводной статьей А. Липского). Хабаровск, 1925. С. V–LI.
9. Лопатин И.А. Орочи – сородичи маньчжур. – Харбин, 1925. – 25 с.
10. [Маак Р.] Путешествие на Амур, совершенное по распоряжению Сибирского отдела Императорского Русского географического общества в 1855 г. Р. Мааком. – СПб.: Изд-во С.Ф. Соловьева, 1859. – 260 с.
11. Миссонова Л.И. Этнонимия ульта Сахалина // Имя и этнос. Общие вопросы ономастики: этнонимия, антропонимия, теонимия, топонимия. Сборник. М., 1996. С.51–56.
12. Миссонова Л.И., Соколова З.П. Феномен устойчивости этнической идентификации уйльта в контенксте этнонимической истории народов Севера (конец ХIХ – начало ХХI в.) // ЭО. – М., 2006. № 1. С.129–145.
13. Невельской Г.И. Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России 1849–1855. – Хабаровск: Кн. изд-во, 1969. – 424 с.
14. Озолиня Л.В., Федяева И.Я. Орокско-русский и русско-орокский словарь. – Южно-Сахалинск: Сахалинское книжное издательство, 2003. – 296 с.
15. Патканов С.К. Опыт географии и статистики тунгусских племен Сибири на основании данных переписи населения 1897 г. и других источников // Записки ИРГО по отделению этнографии. Часть II. Прочие тунгусские племена. СПб., 1906. Т. XXXI. 208 с.
16. Петрова Т.И. Ульчский диалект нанайского языка. – М.-Л.: «Учпедгиз», 1936. – 123 с.
17. Попова У.Г. Эвены Магаданской области. Очерки истории, хозяйства и культуры эвенов Охотского побережья 1917–1977 гг. – М.: Наука, 1981. – 304 с.
18. Роон Т.П. Уйльта Сахалина. Историко-этнографическое исследование традиционного хозяйства и материальной культуры XVIII – середины XX веков. – Южно-Сахалинск: Сахалин. обл. кн. изд-во, 1996. – 176 с.
19. Сем Ю.А., Сем Л.И., Сем Т.Ю. Материалы по традиционной культуре, фольклору и языку ороков. Диалектический орокско-русский словарь: Этнографические исследования// Труды ИИАЭ ДВО РАН. – Владивосток: Дальнаука, 2011. Т. XIV. – 157 с.
20. Сирина А.А. Эвенки и эвены в современном мире: самоназвание, природопользование, мировоззрение. – М.: Вост. лит., 2012. – 604 с.
21. Смоляк А.В. Состав, происхождение и расселение ульчских родов (середина XIX – вторая четверть XX в.) // Труды Института этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Новая серия: Сибирский этнографический сборник № 5. – М.: АН СССР, 1963. Т.84. С. 142–167.
22. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. – Л.: Наука, 1975. Т.1. – 672 с.
23. Сравнительный словарь тунгусо-маньчжурских языков: материалы к этимологическому языку. – Л.: Наука, 1977.  Т.2. – 992 с.
24. Туголуков В.А. Проблема этнонима орочёны в тунгусоведении // Имя и этнос. Общие вопросы ономастики: этнонимия, антропонимия, теонимия, топонимия. Сборник. М., 1996. С.43–50.
25. Туров М.Г. Эвенки. Основные проблемы этногенеза и этнической истории. – Иркутск: Изд-во «Амтера», 2008. – 228 с.
26. Хаховская Л.Н. Эвены Магаданской области к проблеме этнонимии // Этнографическое обозрение. 2009, № 2. С.68–75.
27. Шавкунов Э.В. Приморье и соседние с ним районы Дунбэя и Северной Кореи в I – III вв. н.э.//Труды ДВФ СО АН СССР им. В.Л. Комарова. Сер. ист. – Саранск, 1959. Т.1. С.37–74.
28. Шнейдер Е.Р. Краткий удэйско-русский словарь с приложением грамматического очерка. – М.-Л.: Государственное учебно-педагогическое изд-во, 1936. – 148 с.
29. Шренк Л. И. Об инородцах Амурского края. Части географическо-историческая и антропо-этнологическая. – СПб.: Издание Императорской Академии наук, 1883. Т.1. – 323 с.
30. Штернберг Л.Я. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны. – Хабаровск: Дальгиз, 1933. – 740 с.
31. Японско-русский учебный словарь иероглифов/Н. И. Фельдман-Конрад. М.: 2001. – 680 с.

[1] Годы правления китайской династии Суй – 581–618 и Тан – 618–907.

[2] К сожалению, мы не располагаем иероглифическим написанием японского слова «ори», имеющего множество значений. Например, термин «ори» может означать: 1) глагол «ломать, складывать»; 2) «деревянная коробка»; 3) «ткань» физическая; 4) «осадок, отстой, гуща» и 5) «клетка», «загон», «хлев» «овчарня». Поэтому из приведенных значений, мы выбираем то значение слова «ори», которое более всего соответствует хозяйственной деятельности этноса. Таким идеальным значением может быть только слово «загон». Ороки при хозяйственной необходимости  оленей собирали и  держали в специальных загонах.

[3] – Доступно 28.11.2014 г. Время входа 21.50.

[4] Следует особо подчеркнуть, что термин «селение» в форме «котан» в литературе  пишется по разному:  котан, котон, ката, готан, гота [29, с.134; 13, с.275, 277, 289– 292].

[5] – Доступно 28.11.2014 г. Время входа 21.50.[schema type=»book» name=»РАСПРОСТРАНЕНИЕ ПОНЯТИЯ ОРОЧЕНЫ-ОЛЕНЕВОДЫ У ТУНГУСО-МАНЬЧЖУРСКИХ ЭТНОСОВ СИБИРИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА» description=»Этнические названия орочен, орочон, орочи, ороки и др. в значении «оленеводы» тесно связаны с ороченской культурой оленеводов и ее распространении среди негидальцев, ороков, орочей, эвенков и эвенов. Оленеводческая культура ороченского типа ограничивается территориями Забайкалья, верховьев Амура (Амурская область), Удского края (бассейн р. Уда), северной части побережья Охотского моря, о-ва Сахалина и залива Де-Кастри (Чихачева) Татарского пролива. По мнению В.А. Туголукова и Г.М. Василевич, распространение этнонима орочен могло начаться с территории северной части Охотского побережья, где обитали предки современных эвенов. Орочёнский тип оленеводства сохранился только у Охотских эвенов и ороков Сахалина, у которых до сих пор сохраняется этническое самоназвание в форме орочены, орач, орочел и др.» author=»Старцев Анатолий Федорович» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-03-14″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_30.05.2015_05(14)» ebook=»yes» ]