К концу ХХ века появились основания говорить о кристаллизации междисциплинарного направления исследований, получившего обобщенное название «trauma studies». Под это общее определение подводится широкий круг работ, оперирующих термином травма (в разных его интерпретациях). К значительной части этого интеллектуального потока вполне применима оценка Н. Смелзера: «Изучение травмы сейчас является индустрией и существуют горы подобной литературы», а тенденция к неуклонному расползанию понятия травмы «создаёт джунгли, препятствующие попыткам её научного формулирования и понимания»[12, 31].
Концепция культурной травмы оформилась в конце 1990-х – начале 2000-х гг. в результате научного сотрудничества нескольких американских и европейских специалистов в области теоретической социологии, ключевую роль в котором сыграли профессора социологии – Йельского университета (США) Джеффри Александер и Ягеллонского университета (Польша) Пётр Штомпка. Основные идеи концепции кристаллизовались на встрече группы социологов в конце 1999 г. в г. Пало-Альто. В ней участвовали, кроме Дж. Александера и П. Штомпки, американские учёные Рональд Айерман и Нейл Смелзер, немецкий – Бернхард Гизен и шведский – Бьёрн Виттрок, а собственно разработка происходила в ходе их совместной работы на протяжении следующего года в Стэнфордском центре перспективных исследований. Предварительная презентация концепции была осуществлена изданием сборника статей её участников (препринт Калифорнийского университета в Беркли) в 2002 г., а окончательное конституирование в теоретическом поле современной социальной науки – в коллективной монографии «Культурная травма и коллективная идентичность» в 2004 г [8].
Представляется, что многие теоретические новации в социальных науках последнего времени нуждаются для адекватной оценки их гносеологического ресурса (особенно, когда они претендуют на междисциплинарный статус) в своего рода «философской экспертизе», позволяющей, среди прочего, определить их место в первичной системе координат, которую для социальной мысли (как и в других областях знания) создавала и создаёт именно философия. Не может избежать участи подобной «экспертизы» и концепт культурной травмы.
Для подобной трактовки гносеологического потенциала концепции на самом деле обнаруживаются существенные основания. Во-первых, её исходная интертекстуальность, наличие большого количества явных и латентных аллюзий и заимствований едва ли не из всех областей гуманитарного знания. Во-вторых, оперирование авторами в качестве центральных категориями (культура, идентичность, социальное изменение и т.п.), обладающими глубокой философской традицией понимания и интерпретации, и в силу этого неизбежно погружающих концепцию в определённый историко-философский контекст.
Как и многие иные понятия, возникшие ещё в древности и обозначившие феномены, сопутствующие человеку во все «времена и погоды» его социального бытия, идея «травмы», войдя в лексикон древнегреческой мысли (τραῦμα), затем долго пребывала в своеобразном «интеллектуальном анабиозе». С тем, чтобы со второй половины XIX в. актуализироваться в пространстве западной (первоначально европейской) гуманитарной мысли, претерпев при этом естественные трансформации, отвечавшие реальностям новейшей истории.
ХХ век оказался неисчерпаемым источником, придавшим явлениям, подпадавшим под определение травмы, столь массовый характер (войны, природные и техногенные катастрофы, геноцид), что это породило целый ряд попыток осмысления травмы в качестве социокультурного феномена, присущего социальным сообществам и обществам в целом не в меньшей степени, чем индивидам.
Не будет преувеличением сказать, что уже Первая мировая война концептуализировала травму для всей гуманитарной науки как одну из ключевых проблем бытия человека в современном обществе.
С осмыслением психологических последствий первой мировой войны было связано дальнейшее развитие психоаналитической теории З. Фрейда, которое, как впоследствии оказалось, сыграло решающую роль во вхождении травмы в сферу интересов различных гуманитарных наук, от литературоведения до политологии. «Травматическое событие, потрясающее все основы прежней жизни, – указывал З. Фрейд, – останавливает людей настолько, что они теряют всякий интерес к настоящему и будущему и в душе постоянно остаются в прошлом» [4,174]. Таким образом, З. Фрейд обозначил важную точку в этиологии травмы, позднее развитую и использовавшуюся в социокультурных интерпретациях травмы.
А именно: у травмы есть событийный источник, но травма как постоянно присутствующее в психике человека эмоциональное переживание активируется постоянными воспоминаниями о произошедшем.
В потоке литературы trauma studies следует, на наш взгляд, выделить две группы работ, которые объединяют рассмотрение травмы как исторического феномена (коллективная историческая травма), но разделяют целевые установки и методы исследования.
Первую группу составляют работы, возникшее в теоретико-методологическом русле т.н. «нарративистского поворота» в гуманитарной науке, вторую – ориентирующиеся на рассмотрение травмы в контексте современных политических и социальных реалий.
Более подробно останавливаясь на первой группе работ, сошлемся здесь на образное выражение А. Макинтайра о том, что история «есть задействованный драматический нарратив, в котором характеры являются также и авторами … человек в своих действиях, на практике и в своих вымыслах представляет животное, которое повествует истории. Истории, которые он рассказывает, устремляются к истине только по ходу развертывания его собственной истории» [3,291].
Нарративистский поворот в его травматическом преломлении имел своим главным объектом историческую память как фактор, влияющий на социальную деятельность и представление общества о самом себе, поскольку «травма является разрушительным опытом, который искажает память … и может сделать её особенно уязвимой и подверженной ошибкам в описании событий» [12,59].
Следовательно, в нарративы, хранящие историческую память сообщества или общества в целом, травма вносит свои искажения и тем самым способна, например, деформировать их представления о собственной идентичности. Обнаружить и отрефлексировать, сделать доступными коллективному сознанию такие травмирующие искажения первоначально смог ( или попытался) психоанализ. По мнению К. Кэрут, в чьих работах данный подход впервые был сформулирован и реализован, с одной стороны, теория литературы, с другой, психоанализ открывают наибольшие возможности для изучения влияния травматического опыта прошлого на общество и его культуру[7]. Д. ЛаКапра, расширяя границы нарративистского анализа исторических травм, добавлял, что целью подхода является «адаптировать психоаналитические концепции как к историческому, так социокультурному и политическому анализу» [11,61].
Упомянутые авторы (К.Кэрут, Д. ЛаКапра) ссылаются в данном случае на авторитет З. Фрейда. В частности, на его последнюю работу «Человек по имени Моисей и монотеистическая религия» как применение теории травмы к истории, своего рода анализ коллективной исторической травмы еврейского народа, а также опыты использования им литературных произведений как материала для психоанализа. Сторонники подобного, условно говоря, «нарративистско-психоаналитического» подхода к травме утверждали, что историческое прошлое, коллективная память о нём (прежде всего — о трагической стороне ХХ века) могут быть поняты как коллективные травмы, продолжающие воздействовать на самые разные процессы, протекающие в современном обществе.
Так, Н. Смелзер отмечал, что в психологической, восходящей к теории З. Фрейда трактовке травмы есть элементы, которые могут быть адаптированы к изучению культурной травмы. Например, такие индивидуально-психологические механизмы защиты от травмы, как «блокировка, переориентация, проекция, деперсонализация» способны аналогичным образом быть применены при изучении на коллективном уровне защиты от культурной травмы и способов «совладания» (coping) с ней [12,133]. Но одновременно им полностью отрицалась возможность проводить между двумя видами травм отождествление. «Культурная травма, – подчёркивал Н. Смелзер, – весьма отличается от психологической травмы в плане механизмов, которые создают и поддерживают её»[12,139]. В случае психологической травмы действуют внутриличностные механизмы защиты, адаптации и преодоления травмы. А в случае культурной травмы – социальные механизмы, реализуемые, главным образом, посредством деятельности социальных агентов; если психологическая травма создаёт угрозу личности подвергнувшегося ей индивида, то культурная травма несёт угрозу основополагающим конструкциям культуры или культуре в целом как средству коллективной, вплоть до национальной, идентификации.
Кроме идей З. Фрейда, определённое влияние, оказанное на этот подход, можно проследить также во взглядах современных постмодернистских интерпретаторов психоанализа (Ж. Деррида, М. Фуко, Ж. Лакана). В частности, структурный психоанализ Ж. Лакана, ставший одним из самых ярких проявлений философской значимости постфрейдизма, в отношении травматического дискурса сыграл роль важного теоретического основания, позволяющего обосновать верифицируемость травмы через исследование исторического пространства «языка травмы
Такой подход логически вытекал из получившего в последние десятилетия ХХ в. распространение в постмодернистски настроенных интеллектуальных кругах Запада стремления трактовать историческое прошлое сквозь призму перенесённых обществом массовых насилий и ужасов. Своеобразным символом, занявшим в сознании западного общества центральное место в качестве травмы, причинённой двадцатым столетием коллективным разуму и чувствам, стал Холокост. Как отмечал Дж. Александер, «изначальное историческое событие, крайне травмирующее для конкретной ограниченной группы лиц, за последние пятьдесят лет было переопределено как травмирующее событие для всего человечества»[6,255]. В таком контексте становится понятным популярность высказываемого в западной социальной мысли представления о том, что двадцатый век «был в сущности веком травм и (одновременно) веком теорий травмы».
«Травма, – солидарен с коллегами Р. Айерман, – это не институт и даже не опыт, но коллективная память, форма воспоминания, которая коренится в идентификационной структуре общности … культурная травма ведёт к утрате идентичности и смысла, разрушает социальную ткань, придающую группе чувство единства»[8,122]. Культурные травмы – это события, которые «подрывают или сокрушают одну или несколько составных частей культуры или культуру в целом»[8,129]. Более того, усиливает свою позицию Н. Смелзер, подрывая одну или несколько фундаментальных культурных предпосылок общества, они угрожают в целом существованию общества.
Конечной целью исследователей, разделяющих теоретические установки нарративистского направления, становится цель — посредством разработанных в теории литературы и литературоведении методов анализа нарративов — реконструировать подлинные события, ставшие источником коллективной памяти о травме. И — одновременно раскрыть содержание и структуру этой травмы в том виде, как она присутствует в современной памяти общества о прошлом, тем самым открыв путь для её преодоления.
По мнению одного из инициаторов внедрения категории травмы в философию истории Ф. Анкерсмита, мир, располагающийся «за пределами комфортной тюрьмы языка», – «это мир травмы и возвышенного (которое является философским эквивалентом психологического понятия травмы)»[2,96].
Историческая реальность, в его понимании «скрыта за рассказом о ней», и это особенно касается той реальности, которая связана с воздействием на человеческую психику «ужасного». Чтобы постичь эту реальность, необходимо использовать особые методы работы с рассказами (нарративами) о прошлом, так как «травматический опыт слишком ужасен для сознания: этот опыт превышает наши способности его осмысления … травматический опыт остаётся за границами нарратива о нашей жизни»[9,87]. Целью становится рассказать обществу подлинную историю случившегося, избавляющую общество от травмы: «Преодоление прошлого может состояться только при условии нашей способности рассказать окончательную историю о том, от чего мы откажемся именно благодаря нашей способности рассказывать эту историю»[9,63].
Для нарративно-психоаналитического направления как философского основания концептуализации идеи травмы, таким образом, характерны следующие положения:
— во-первых, обоснование именно получением предельного ужасного опыта интенсивности вытеснения в бессознательное определённых элементов пережитого травматического опыта;
— во-вторых, бессознательное стремление некоторых индивидов в ситуации травматического события к переходу границы, что могло сказаться на содержании их собственных и свидетелей их поведения нарративных текстах и выпадающих из них фрагментов;
— в-третьих, используя выражение М. Фуко, необходимость для травмированного субъекта «найти себя в том, что исключается … испытать свою позитивную истину в движении самоутраты» [5,13], то есть преодолеть травму через полное осознание полученного тогда предельного опыта быть свидетелем собственной смерти.
Библиография:
- Александер Дж. Смыслы социальной жизни: Культурсоциология. М.: Праксис, 2013.
- Анкерсмит Ф. Р. Возвышенный исторический опыт. М.: Изд-во «Европа», 2007.
- Макинтайр А. После добродетели: Исследования теории морали. Екатеринбург: Деловая книга, 2000.
- Фрейд З. Введение в психоанализ: Лекции. М.: Наука, 1989.
- ФукоМ. Отрансгрессии.ТанатографияЭроса. СПб. : A-cad, 1994.
- Alexander J. С. The Meaning of Social Life: A Cultural Sociology. Oxford: OxfordUniversityPress, 2003. (АлександерДж. Смыслысоциальной жизни: Культурсоциология. М.: Праксис, 2013).
- Caruth C. Unclaimed Experience: Trauma, Narrative and History. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 1996;
- Cultural Trauma and Collective Identity / Eds. by J. C. Alexander, R. Eyerman, B. Giesen, N. Smelser, P. Sztompka. – Berkeley : Univеrsity of California Press, 2004.
- Edkins J. Trauma and the Memory of Politics. N. Y.: Cambridge University Press, 2003.
- Eyerman R. Cultural Trauma: Slavery and Formation of African American Identity. Cambridge : Cambridge University Press, 2002.
- LaCapra D. Writing History, Writing Trauma. Baltimore: The Johns Hopkins University Press, 2001;
- Smelser N. J. Psychological Trauma and Cultural Trauma. Berkeley, CA : University of California Press, 1998.[schema type=»book» name=»Философские основания концептуализации идеи травмы: нарративно-психоаналитическое направление» description=»В статье рассматривается влияние психоаналитического и нарративистского направлений в философской мысли ХХ века на формирование концепции социокультурной травмы.» author=»Камоза Татьяна Михайловна» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-02-18″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_29.08.2015_08(17)» ebook=»yes» ]