Самоуправленческий характер крестьянской жизни являлся следствием жизнедеятельности сельской общины. Регулирование правовых отношений жителей сельской местности осуществлялось на основе официальных законов. Их содержание не было лишено различных неясностей и противоречий, но одновременно было более упорядоченным в отличие от неписаных народных обычаев. К тому же процесс оформления законодательства в Российском государстве происходил не без определенного влияния обычного права [1; с. 55] и в некоторых случаях допускало применение в волостном судопроизводстве местных юридических обычаев.
Своеобразный «разбор» нарушений норм повседневной жизни в крестьянской среде был вполне обыденным явлением. Они вместе со своим деревенским «начальством» и понятыми проводили расследования, которые благодаря тому, что крестьяне отлично знали местные условия жизни, характер взаимоотношений среди односельчан, а также личные качества участников дела, были нередко очень эффективными. В процессе расследования в целях поиска поличного осматривали место происшествия, делали обыск и опрашивали свидетелей [2; с. 101 – 102]. Для принуждения к показанию иногда прибегали и к пыткам [3]. Известны также иррациональные приемы расследования: ворожба и гадания [4; с. 102]. После завершения расследования преступления члены общины сами наказывали виновного, не передавая дела в волостной суд.
У марийцев в качестве пережитка родовой мести в это время сохранялся по некоторым преступлениям (в довольно редких случаях) обычай мести виновнику преступления со стороны потерпевшего или его семьи. Народное правосознание марийцев в этих случаях не находит ничего заслуживающего осуждения. По марийским обычаям месть в более крупных преступлениях не могла значительно превышать само преступление. Так, в случае нанесения тяжкого увечья, мститель не мог не только убить нанесшего это увечье, но даже искалечить его. При значительном превышении мести над самим преступлением мститель считался как преступник в большей степени, чем совершивший первое преступление.
Самосуды до революции практиковались у марийцев довольно часто. Наказания, которые нередко назначались на сельских сходах, могли быть самыми различными: денежный штраф, напой [5; с. 11 – 12, 16, 18 – 19], назначение на общественные работы [6], наказание розгами [7]. Обычно наиболее тяжкие побои наносились во время самосуда потерпевшими от преступления. Из имеющейся литературы по обычному праву народов России хорошо известна крайняя жестокость самосудных расправ, особенно по отношении конокрадов [8; с. 15, 231 – 232]. Показателен пример в отношении жестокости наказания конокрада Трифонова в Чистопольском уезде Казанской губернии: «и били кулаками, ногами, палками, вилами, таскали за волосы, бросали на землю и снова поднимали; к нему подвел лошадь, били ее и та с испугу лягала Трифонова и топтала его ногами» [9]. Примеры подобных необычных наказаний можно обнаружить и в литературе по обычному праву марийцев: «стукали спиной о доску, сдавливали череп веревкой, били по пяткам поленом или колотушкой» [10; с. 94], «тащили по улице как свинью» [11]. Часто после самосуда никаких дел в судебном порядке против преступника не возбуждалось.
Членовредительство, отрубание конечностей, кастрация и т. п., как меры самосуда у марийцев применения не получили. Наказанию не подвергались ни члены семьи преступника, ни животные, если им был нанесен ущерб или причинено увечье. За невыполнение договоров и обязательств наказанием обычно служило избиение потерпевшими человека, который нанес обиду или ущерб. Более серьезных наказаний за подобного рода проступки и преступления у марийцев не существовало. Для наказания преступников требовалось доказательство их злого умысла. Неосторожные или случайные преступные действия наказанию не подлежали. Характерным было то, что ни преступление, совершенное в состоянии раздражения, ни преступление, совершенное в пьяном виде, не рассматривалось марийцами в качестве смягчающих обстоятельств. С другой стороны, обдуманное намерение совершить преступление марийцами не рассматривалось как обстоятельство, отягчающее преступление и, следовательно, ведущее к увеличению наказания. В понятиях марийцев важным являлось преступление само по себе вне зависимости от сопровождающих его психологических переживаний преступника.
Любые преступления, кроме совершенных детьми и безумными, подлежали наказанию. При совершении преступления детьми по указанию или приказу родителей, они наказывались только тогда, если сами могут разбираться в причиненном вреде. В противном случае наказание за них несли их родители. Жена, совершившая преступление по приказанию мужа, не освобождалась от ответственности.
В некоторых случаях наказание по обычному праву являлось условным. Так, если поджигатель еще раз повторит поджог, то во время обычного избиения ему угрожают, что в следующий раз он будет брошен в огонь или убит на месте. При совершении бедняком кражи вследствие крайней необходимости ему предлагали возместить причиненный ущерб и тогда он освобождался условно от наказания. При наложении денежных взысканий последнее было в большей сумме, чем нанесенный ущерб.
Состоятельность преступника увеличивала тяжесть наказания для него. Семейное положение не только не считалось смягчающим обстоятельством, но даже увеличивало налагаемые на преступника наказания.
Телесные наказания применялись при самосуде и в иных случаях никогда не использовались. В отношении детей и стариков телесное наказание не применялось, а в отношении женщин гораздо реже и сравнительно в легкой форме (большей частью били по лицу). Наказанием для женщин служило также снимание головного убора и обнажение головы. Ни лишение свободы, ни направление виновного на заработки у марийцев не использовались.
Кроме тяжелых наказаний на виновных в воровстве, грабеже, укрывательстве и т. п. применялись позорящие наказания. Наиболее действенной мерой считалось публичное посрамление, часто имевшее характер самосудной расправы, которое иногда заканчивалось смертельным сходом. Укравшему животное надевали на голову требуху и водили с насмешками по улицам, стуча в ведра палками. Вора могли заставить нести доску на груди или таскать украденную вещь по улице, сопровождая его криками и ругательствами. Определение этих наказаний делалось понятыми во время поимки преступника. Поэтому распространение самосудов в крестьянском быту являлось отражением обычно – правовых норм, господствовавших в сознании крестьян – общинников.
Давность в отношении уголовных деяний имела место только при имущественных преступлениях. По преступлениям в отношении отдельной личности срок давности отсутствовал. Чаще всего использовался срок давности, установленный в пределах десяти лет. Иногда общественность могла проявить некоторое снисхождение к преступнику и простить его, заменив первоначальное суровое наказание более слабым. Такое решение принималось, если преступление являлось не слишком значительным. Это применялось и в случае болезни преступника или при его несознательности. Прощение или смягчение наказания зависело также от потерпевшего, понятых или от поведения виновного при его задержании. Для преступника, который оказал сопротивление, наказание становилось более суровым. Нередко между совершившим преступление и потерпевшей стороной достигалось примирение (главным образом при имущественных преступлениях). Преступник, в свою очередь, возмещал нанесенный ущерб и угощал водкой все общество.
В понимании причин жестокости крестьян следует отметить, что самосуд был не просто наказанием без участия официальных административных органов, в том числе и сельской общинной организации, внешне казавшейся непричастной к данной мере наказания. Самосуд выступал как расправа «с преступниками, застигнутыми на месте преступления или преследуемыми по горячим следам со стороны лица, потерпевшего от преступления» [12; с. 15, 231 – 232]. Самосудные расправы совершались «сгоряча» при воздействии соответствующего психического состояния потерпевших, под влиянием которого эта мера наказания усугублялась до самых крайних пределов. Основная причина выявляется в чисто экономических мотивах преступлений, последствия от которых, в особенности от поджогов, потравы полей, конокрадства, практически сразу сказывались на хозяйственной состоятельности крестьянских дворов, за которые именно общине необходимо было уплачивать все недоимки. Аналогичным образом объяснялась строгость общины при вынесении наказаний за преступления, посягающие на личную собственность.
Таким образом, все это дает возможность наглядно представить характер регулирования юридических отношений в марийской деревне. Роль обычного права, как права неписаного, неупорядоченного, выражалась при этом в правотворческой функции общины ее институтов.
Список литературы:
- Александров В.А. Обычное право в России в отечественной науке XIX – начала XX вв. // Вопросы истории. – 1981. – № 11. – С. 41 – 56.
- Евсевьев Т.Е. Важнейшие моменты правового быта и обычного права марийского народа // Марий Эл. – 1928. – № 9 – 10. – С. 91 – 103.
- ЦГА РМЭ, ф. 257, оп. 1, д. 38, л. 24 (1869 г.); МЭЭ 1975 г., инф. П.Д. Мудров (Звениговский район).
- Русские ведомости. – 1870. – № 71. – 6 с.; Евсевьев Т.Е. Важнейшие моменты правового быта и обычного права марийского народа // Марий Эл. – 1928. – № 9 – 10. – С. 91 – 103; МЭЭ 1974 г., инф. В.Я. Рыбаков (Куженерский район).
- Яблонский И. Исторические и этнографические сведения о нагорных черемисах уездов Васильского Нижегородской и Козьмодемьянского Казанской губернии // Современный листок. – 1865. – № 55; Износков Л.А. Обычаи горных черемис // Памятная книга Казанской губернии на 1868 и 1869 г. – Казань, 1868. – 33 с.
- ЦГА РМЭ, ф. 257, оп. 1, д. 30, л. 95 (1869 г.).
- ЦГА РМЭ, ф. 257, оп. 1, д. 29, л. 44 – 45, 50, 53, 56 – 57, 67 и т. д.
- Брокгауз Р.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. 28 а. – СПб., 1900. – 496 с.; Якушкин Е.И. Обычное право: Материалы из библиографии обычного права. Вып. 2. – Ярославль: Типолитография Губернской земской управы, 1896. – 587 с.
- По Волге и Каме // Волжско – Камское слово. – 1882. – № 12.
- Евсевьев Т.Е. Важнейшие моменты правового быта и обычного права марийского народа // Марий Эл. – 1928. – № 9 – 10. – С. 91 – 103.
- ЦГА РМЭ, ф. 257, оп. 1, д. 38, л. 22 (1869 г.).
- Брокгауз Р.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. 28 а. – СПб., 1900. – 496 с.; Якушкин Е.И. Обычное право: Материалы из библиографии обычного права. Вып. 2. – Ярославль: Типолитография Губернской земской управы, 1896. – 587 с.[schema type=»book» name=»РЕГЛАМЕНТАЦИЯ ОБЫЧНО-ПРАВОВЫX НОРМ СИСТЕМЫ НАКАЗАНИЙ КРЕСТЬЯН ЭТНОСА МАРИ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX ВВ.» author=»Галиуллина Эльмира Радиковна, Ефремов Алексей Владимирович» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-06-24″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_ 30.12.2014_12(09)» ebook=»yes» ]