Научное познание любой человеческой деятельности, в том числе, и спортивной игровой требует рассмотрения её через призму человечности как таковой. Время, когда ради «объективности научного познания» человека-наблюдателя, человека-исследователя необходимо было полностью исключить, как сбивающий фактор, прошло. Вот, например, что можно сейчас услышать из уст представителя одной из «самых передовых» наук: «… квантовая теория свидетельствует о фундаментальной цельности мироздания, обнаруживая, что мы не можем разложить мир на отдельные “строительные кирпичики”. Проникая в глубины вещества, мы видим не самостоятельные компоненты, а сложную систему взаимоотношений между различными частями целого. В этих отношениях непременно фигурирует наблюдатель. Человек-наблюдатель представляет собой конечное звено в цепи процессов наблюдения, и следует воспринимать свойства любого объекта атомной действительности, обязательно учитывая взаимодействие последнего с наблюдателем. Это означает, что классический идеал объективного описания природы отошёл в небытие. Имея дело с атомной действительностью, нельзя следовать картезианскому разделению мира и личности, наблюдателя и наблюдаемого. В атомной физике нельзя сообщить информацию о природе таким образом, чтобы остаться при этом в тени (выделено нами. – П. В., Ч. М.)» [4, с. 60].
Следовательно, в тех областях исследования, где человек является частью познаваемого явления, где он принимает самое непосредственное участие в его созидании, тем более, необходимо рассмотрение феноменов через человека и посредством человека.
Одной из сущностных характеристик человека является троичность его организации. Он действует в мире одновременно как телесное, душевное (психическое) и духовное существо [10]. Для нас сейчас важно более внимательно посмотреть на его душевную составляющую, которая, в свою очередь, также несёт в себе троичность: мышление, чувства, воля. При этом, данная душевная конфигурация находит свою проекцию в пространстве человеческого тела как в целом, так и в его частях.
Например, известный русский психиатр И. Сикорский ещё в начале прошлого века составил классификацию лицевых экспрессий [8]. Согласно ей, мышцы вокруг глаз отвечают за выражение умственных явлений, мышцы вокруг рта – за экспрессию актов воли, а чувство выражают все мышцы лица. Другими словами, чувства, «лежащие» в середине человеческого существа, охватывают пространственно оба полюса: мыслительный и волевой. Можно также сказать, что чувства объемлют две полярные душевные силы, а в области телесного проявления – все лицевые мышцы. Они придают объём двум душевным жестам: мышлению (в большей степени несущему в себе жест прямой линии) и воле (преимущественно манифестирующей себя в дуге).
Футболисты, созидающие игру на поле, в своих высших проявлениях максимально полно осуществляют свою душевную троичность, что позволяет и специалистам, и неспециалистам оценивать её понятиями, которые традиционно применялись по отношению к произведениям искусства: шедевр, образец, эталон и проч. Мы сейчас не берём общекультурные и социальные аспекты футбола (которые требуют достаточно критического отношения). Мы рассматриваем происходящее на поле как некий феномен, в котором потенциально возможно высокое проявление человечности на душевном уровне. Что это означает в конкретике футбольной игры?
Обычное рациональное мышление, которое ещё нередко обозначают понятием «здравый смысл» (англ. «common sense» (буквально – «общее чувство»), нем. «gesunder menschenverstand» (буквально – «здоровое человеческое понимание»)) выстраивается на основе уже имеющихся представлений, и потому обращено в прошлое.
Ещё один важный момент: феномен мышления по отношению к окружающему нас физическому миру обладает вне—физическими характеристиками – не-ограниченностью пространством (без-граничность, без-конечность) и вне—временностью. Чрезмерно рациональное или просчитывающее разные варианты мышление на футбольном поле, как правило, приводит к отходу от целостного восприятия и выпадению игрока из контекста событий, ввиду его ориентированности на количественные характеристики.
Тем не менее, мышление во время игры должно в тех или иных ситуациях считаться с пространственными и временными характеристиками. При рассмотрении футбола, как «мышления в пространстве», попутно обнаруживаются дополнительные области исследования. Например, это проблема «мыслящего тела» или «мышления тела». Есть практические подходы, которые предполагают, что путь освоения тела в современную эпоху должен быть всё более сознательным (то есть импульс для этого исходит из духовно-душевной организации человека), а движения тела необходимо приближать к уровню искусства. Примеры подобных подходов уже есть – например, эвритмия (в том числе, лечебная эвритмия) [11], ботмеровская гимнастика [12].
В противовес рациональному мышлению, то, что имеет отношение к воле, приходит из будущего. Будущее призывает, создаёт пространство для рождения нового. Важный нюанс точно передан в знаменитом словаре В. Даля: «Разум количественная собь души, воля качественная». Другими словами, рациональное (калькулирующее) мышление и созданные им представления отражают, главным образом, количественные характеристики феномена, а воля и интуиция прикасаются к сущностному.
Спортивные игры, ориентированные на проявления силы, физической мощи и явно выраженного волевого аспекта (хоккей, регби, американский футбол, баскетбол) представляют собой некую крайность по отношению к футболу, который представляется более гармоничным и сбалансированным по степени проявления чувств, воли и мышления.
Воссоединение полярностей – мышления и воли – происходит благодаря сфере чувств. О роли чувств и эмоций в аспекте игрового мышления, осуществляемого посредством тела, написано крайне мало. Попыток систематизировать этот опыт футболистов, тем более, в возрастном аспекте, не предпринималось вообще. Чаще всего это сводится к констатации неких индивидуальных переживаний во время футбольного матча, которые игнорируются традиционной методологией и методикой подготовки футболистов. Тем не менее, если провести аналогию с опытом подготовки искусных танцоров, то созвучие здесь в том, что техника не является искусственными рамками, обуславливающими танец. Она есть и должна оставаться лишь инструментом на пути освобождения чувств и тела от довлеющих над ними стереотипов мышления.
Применительно к игре нередко говорят о таких понятиях как чувство мяча, чувство партнера, командное чувство, чувство игры.
Чувство игры, как вид особого взаимодействия между игроками в командных видах спорта, является целостным переживанием, которое воспринимается как недуальное целостное образование. Абстрактно-образный язык или язык мысли является одной из распознающих систем и систем коммуникации между игроками. В современном спорте этот язык является превалирующим ввиду исторически сложившихся предпочтений. Телесно-чувственный язык, наоборот, приближает нас к пониманию таких компонентов игры, как «игровой ритм-такт-темп», «нерв игры». Другими словами, каждая игра характеризуется своими неповторимыми и неуловимыми для привычного языка мысли особенностями. Качественное игровое взаимодействие и мышление создают ощущение «мелодии игры» или особой «мыслительной материи», ткущейся на игровой площадке.
Примечательно, что в отличие от мышления и воли, чувства возможны во множественном числе, что также отражает их способность объять единством множественность и разнообразие. Именно в этой области человек душевно способен охватить и схватить гештальт постигаемого (что убедительно доказано в исследованиях гештальтпсихологии [2]). Только в чувствах рождается «здесь и сейчас», пересечение пространства и времени – прошлого и будущего.
Если удаётся достичь переживания целостности (оно может быть удержано лишь очень короткое время), то это понимающее переживание [5] пронизывает и пропитывает собой и мышление, и волю. Павел Флоренский в одной из своих ключевых работ «У водоразделов мысли» таким образом характеризует так называемое «круглое мышление» – термин, восходящий к Пармениду, считавшему, что бытие шаровидно, а мысль и бытие одно: «Связи отдельных мыслей органичны и существенны; но они намечены слегка, порою вопросительно, многими, но тонкими линиями. Эти связи, полу-найденные, полу-искомые, представляются не стальными стержнями и балками отвлеченных строений, а пучками бесчисленных волокон, бесчисленными волосками и паутинками, идущими от мысли не к ближайшим только, а ко многим, к большинству, ко всем прочим. Строение такой мысленной ткани – не линейное, не цепью, а сетчатое, с бесчисленными узлами отдельных мыслей попарно, так что из любой исходной точки этой сети, совершив тот или иной круговой обход и захватив на пути любую комбинацию из числа прочих мыслей, притом, в любой или почти любой последовательности, мы возвращаемся к ней же. Как в риманновском пространстве всякий путь смыкается в самого себя, так и здесь, в круглом изложении мыслей, продвигаясь различными дорогами все вперед, снова и снова приходишь к отправным созерцаниям. Эта-то многочисленность и разнообразность мысленных связей делают самую ткань и крепкою, и гибкою, столь же неразрывною, сколь и приспособляющеюся к каждому частному требованию, к каждому индивидуальному строю ума. Более: в этой сетчатой ткани и промыслившему её – вовсе не сразу видны все соотношения отдельных её узлов и все, содержащиеся в возможности, взаимные вязи мысленных средоточий: и ему, нежданно, открываются новые подходы от средоточия к средоточию, уже закрепленные сетью, но без ясного намерения автора (выделено нами. – П. В., Ч. М.)» [9, Т.3 , с. 35].
И если Евклидова геометрия заземлила человеческое мышление, необходимым в историческом смысле образом привязала его к земле (сделала телесным), то геометрии Лобачевского и Римана открыли пути освобождения мышления, которое здоровым образом связано с чувствами, а не противостоит им. Новалис, как и И. В. Гёте, сочетавший гармонично в себе и в своём мышлении поэтическое и научное, писал об этом так: «Каждая наука должна изваять свои понятия самостоятельно. Пластический метод – это подлинно экспериментальный метод. Действовать нужно одновременно в двух мирах, а не только в одном – нельзя мыслить без чувства и чувствовать без мысли. Обратный математический метод может заключаться в конструкции не понятий, а созерцаний, в нечувственном, непосредственном изображении созерцаний, активном мышлении, образовании чистых мыслей, фиксации созерцания (чувства) посредством мысли, дабы обеспечить возможность прогрессии, регресс, проверки и т. д. (выделено нами. – П. В., Ч. М.)» [7, с. 193].
Через 150 лет исследование Ж. Адамара в полной мере подтвердило открытое уже в нашу эпоху современным мышлением и современным сознанием Новалиса единство мысли и чувства. Удивительным образом великие математики и физики в процессе научного открытия находят внутреннюю опору в области чувства: «Эти примеры дают достаточно полный ответ на сомнение, выраженное Уолласом по поводу значения чувства красоты в качестве “двигателя” открытия. Наоборот, создается впечатление, что у нас в математике это чувство является чуть ли не единственным полезным». И далее даётся ещё более развёрнутое описание: «Среди многочисленных комбинаций, образованных нашим подсознанием, большинство безынтересно и бесполезно, но потому они и не способны подействовать на наше эстетическое чувство; они никогда не будут нами осознаны; только некоторые являются гармоничными и потому одновременно красивыми и полезными; они способны возбудить нашу специальную геометрическую интуицию, которая привлечет к ним наше внимание и таким образом даст им возможность стать осознанными.
… внезапное озарение, происходящее в уме математика, почти никогда его не обманывает, но иногда случается, что оно не выдерживает проверки, и тем не менее почти всегда замечают, что если бы эта ложная идея оказалась верной, то она удовлетворила бы наше естественное чувство математического изящества.
Таким образом, это специальное эстетическое чувство играет роль решета, и этим объясняется, почему тот, кто лишен его, никогда не станет настоящим изобретателем (выделено нами. – П. В., Ч. М.» [1, с. 121, 143].
Целостность на уровне воли открывается, как опыт действия в состоянии так называемого «пустого сознания», прекрасно известное западным спортсменам в лучших их выступлениях на соревнованиях. Оно также было давно и хорошо знакомо и в практиках восточных единоборств. Соответственно, в игровой практике, в том числе и футбола, это нередко описывают, как «игру без всяких усилий», происходящую само-собой-разумеющимся образом. Соперник в этой ситуации ощущает себя растерянным (то есть разобранным и не—целостным), как бы выпавшим из пространства и времени (потерявшимся в пространстве и времени).
Возвращаясь опять к чувствам, нужно отметить они также имеют прямое отношение к ритму, всему ритмическому. Об этом прекрасно знают поэты и музыканты. Актерские техники предполагают, что если человек выходит на сценическую площадку, то он должен уметь чувствовать умонастроение партнера по сцене, как бы «обостренно» воспринимать невербальные сигналы, исходящие от него. Иначе говоря, сонастраиваться на общий ритм.
Ю. М. Лотман писал: «Ритм в стихе – явление иного порядка. Ритмичность стиха – цикличное повторение разных элементов в одинаковых позициях, с тем чтобы приравнять неравное и раскрыть сходство в различном, или повторение одинакового, с тем чтобы раскрыть мнимый характер этой одинаковости, установить отличие в сходном… Из всех исследователей, занимавшихся стиховедением, пожалуй, именно Андрей Белый первым ясно почувствовал диалектическую природу ритма (выделено нами. – П. В., Ч. М.)» [6, с. 54-55].
Упоминаемый здесь известный русский поэт А. Белый, который к тому же получил математическое образование, на поэтическом, художественном пути приходит опять-таки к тому, о чём уже говорилось выше в связи с исследованиями Ж. Адамара – творческому соединению мыслительной и чувственной реальности. Из этого соединения рождается одновременно математическая строгость и точность, с одной стороны, а, с другой стороны – жизненность и живость чувств: «… путеводная нить к узнанию математических формальных признаков для явлений не формальных в узком понимании формы у формалистов – есть: и все признаки чтения наших счисленных кривых там даны, как метод чтения: комплексность, композиционная неразложимость в элементы, фигурность – всё это признак ритмичности, ибо аритмология и есть не только социология чисел (учение о числовых коллективах), но и своего рода эвритмия чисел, ибо здесь “арифмос”, число, берётся, как “эвритмос”; каждое число – фигура; её закон – стиль; в стилистических фигурах, а не в аналитических радикалах, разрешаемы уравнения высших степеней.
И решение нашего вопроса о ритме сводится к нахождению точного способа построения фигур ритма.
Вот априори высшей математики» [3, с.34-35].
Таким образом, понимание сущности каждой из трёх составляющих душевной жизни человека – мышления, чувств, воли, – заключённых в них жестов, даёт возможность, в свою очередь, понять «фигурное ткание», «игровую вязь», созидаемые лучшими футболистами на футбольном поле. Наиболее успешными оказываются те футбольные команды, в которых игроки в конкретике пространства и времени игры способны выстраивать целостность (гештальт) игрового действа, которое ритмически живёт в игровом дыхании. Чтение возникающих на поле геометрически-художественных форм также требует особого зрителя, как и в случае с художественным произведением, предполагающим специально воспитанное восприятие.
Список литературы:
- Адамар Ж. Исследование психологии процесса изобретения в области математики. М.: Советское радио, 1970. – 152 с.
- Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М.: Прогресс, 1974. – 392 с.
- Белый А. Ритм как диалектика и «Медный всадник». М.: Федерация, 1929. – 283 с.
- Капра Ф. Дао физики. Спб.: ОРИС, 1994. – 304 с.
- Краних Э.-М. Антропологические основы вальдорфской педагогики. К.: Генеза, 2008. – 280 с.
- Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. СПб., 1996. – 846 с.
- Новалис Фрагменты. СПб.: Владимир Даль, 2014. – 319 с.
- Сикорский И.А. Всеобщая психология с физиогномикой в иллюстрированном изложении. – Киев: Типография С. В. Кульженко, 1904.
- Флоренский П. Собр. соч. в 4-х тт. М.: Мысль, 1994-2000.
- Штайнер Р. Философия свободы. Основные черты одного современного мировоззрения. Ер.: Ной, 1993. – 224 с.
- Штайнер Р. Эвритмия как видимая речь. К.: НАИРИ, 2012. – 336 с.
- Bothmer v. A. Die Bothmer-Gymnastik. Stuttgart: Schattauer, 2004. – 141 s.[schema type=»book» name=»ИГРА В ФУТБОЛ В АСПЕКТЕ МЫШЛЕНИЯ, ЧУВСТВ И ВОЛИ» description=»Целью исследования было рассмотрение игры в футбол через призму троичности человека. Наблюдение, анализ видеозаписей футбольных игр и теоретическое обобщение позволили получить принципиально новую картину структуры игрового взаимодействия игроков. Наиболее успешными оказываются те футбольные команды, в которых футболисты в конкретике пространства и времени игры способны выстраивать целостность (гештальт) игрового действа. » author=»Пегов Владимир Анатольевич, Чернецов Максим Михайлович» publisher=»БАСАРАНОВИЧ ЕКАТЕРИНА» pubdate=»2017-04-11″ edition=»ЕВРАЗИЙСКИЙ СОЮЗ УЧЕНЫХ_30.04.2015_04(13)» ebook=»yes» ]